Чем ближе к центру, тем выше дома. Вот и хрущобы, заросшие мхом по третий этаж. Вместо дворов – болота, затянутые багряной ряской. Дорожки – углубления во мху. Шевелится лоза, леших нет. Или есть, просто спрятались и следят за чужаком из черных окон. Спина непроизвольно напряглась. Данила посмотрел вперед и замер: из холма, который раньше был то ли машиной, то ли железным гаражом, торчали колья, украшенные человеческими головами. Было их восемь. Астрахан подошел ближе, рассматривая жертв: все – мужчины, загорелые, будто их пару недель держали на солнце (или коптили после смерти), рты зашиты крупными стежками, глаза выколоты, в глазницах ползают мухи. Больше всего Даниле не понравился новый кол, сочащийся сосновой смолой. Предназначался он, скорее всего, для Валика.

Зачем устраивать показуху? Чтоб следопыты не досаждали? Не по-человески это…

Дальше Данила шел приставным шагом, спиной к замшелым домам. Спину он старался не открывать. Пока никто на пути не встретился – все явно сконцентрировались в центре, откуда доносился стук и лязг. А потом грянул крик – десятки голосов, слитых в один. Имитируя голос ревуна, он торжественно плыл над замершим городом, напоминая одновременно прощальный гудок уплывающего парохода и рыдания плакальщицы.

«Празднуют что-то или… приносят жертву?» Данила заторопился. Пока лешие заняты, можно пройти незамеченным, вот только как освободить Валика? Патронов мало, зато есть тротил, зажигалка и опыт.

На всякий случай Данила зажал в кулаке беруши из мха. Если ревун отзовется на зов, то рассудок может помутиться, как в прошлый раз.

Лешие смолкли, донесся гулкий звук, будто били в огромный тамтам.

Ревун не отозвался – заорал человек. Да так, будто его резали заживо. Валик! Данила побежал быстрее.

В обитаемой части города улицы были очищены ото мха, дома же он покрывал полностью. Валик все еще орал, но вскоре смолк. Впрочем, Данила почему-то был уверен, что мужик еще жив и нуждается в помощи.

Лешие собрались на площади, окруженной высотками: все обритые на лысо, они стояли спиной к Даниле под огромным лоскутным тентом, натянутым между двумя засохшими тополями. Что происходило в центре, Данила за спинами не видел. Пришлось сдавать назад и пробираться в хрущовку, где торопливо резать мох на двери и по лестнице взбираться на последний этаж.

Стекло было заляпано, и он распахнул окно. Под тентом толпились лешие, а посреди площади стояло возвышение, оплетенное то ли лозой, то ли багровыми лианами наподобие плюща. Перед ним был жертвенный алтарь – белый камень, похожий на давильню для винограда. По желобкам к жабьей голове с разинутой пастью текли алые струйки крови. Растянутый веревками Валик не шевелился. На его плечах, бедрах и шее алели порезы. Судя по количеству крови, набежавшей в чашу у жабьей головы, он был мертв. У изголовья жертвенника замер лысый леший – голый по пояс, в широких кожаных шароварах с бахромой. Стоял он опершись о топор, похожий на алебарду. Лучи рассветного солнца сверкали на огромном лезвии.

Данила перевел взгляд с жертвы дикарей обратно на возвышение в центре площади. Оно было… странным. Необычной формы, которую скрадывал мохнатый бледно-зеленый покров. Это и есть ревун? Никаких доказательств нет, но Астрахан почему-то сразу решил: именно так, эта штука – таинственный ревун.

Стоящие под тентом снова принялись имитировать крик ревуна. Данила, уверенный, что кровожадный монстр отзовется, заткнул уши и выставил дуло автомата, пытаясь унять сердцебиение. В душе ядерным грибом вспухала, разворачивалась ненависть. Нет, автомат не поможет. Этих нелюдей надо гасить тротилом!