– Мне ее не хватает, – говорю я, потому что это, похоже, единственное, что я могу сказать с уверенностью.

– Ох, Сахарная Пчелка, – вздыхает Лапочка и гладит меня по щеке. – Мне хотелось бы иметь нужные тебе ответы, это так тяжело, когда кто-то уходит и оставляет после себя пустоту.

Я боюсь задать следующий вопрос, но он сам слетает с моих губ.

– Моя мама любила меня?

Лапочка отворачивается к крохотным флакончикам, берет оранжевый и подносит его к глазам, чтобы посмотреть на ярлычок.

– Ты была для нее всем, но были вещи, с которыми ей невыносимо было жить. – Она возвращает флакон на место. – Вещи, которые съедали ее изнутри, пока от нее почти ничего не осталось. Особенно в последние несколько лет.

Прежде чем я успеваю спросить, о чем Лапочка говорит, звенит колокольчик над дверью, и входит еще одна группа туристов. Мы предлагаем им воду, бутерброды и книги по астрологии. Они оплачивают тридцатиминутное гадание, и Лапочка просит меня последить за кассой, а потом ведет их к маленькому алькову в углу и задергивает создающую уединение занавеску.

Когда колокольчик звенит опять, я поднимаю голову, чтобы сказать: «Добро пожаловать в “Мистическую Розу”, нежные души». Как научила меня Лапочка. Но это всего лишь Харт.

Я не хочу его видеть, поскольку уже знаю, что не расскажу ему о своем ночном госте. Или о тех рисунках, что показали мне близнецы, о пропавшем черном сундуке.

Харт не захотел бы, чтобы я таким способом его оберегала, он бы разозлился, но мне невыносимо причинить ему новую боль.

Во всяком случае, пока я не разберусь, что все это значит.

Харт неторопливо приближается к прилавку, словно я барменша с Дикого Запада, а он пришел заказать двойную порцию виски. Ставит локти на стеклянную поверхность и зарывается пятерней в волосы.

– Я думал о том, что ты мне сказала. – Харт обводит глазами магазин и понижает голос: – О тех твоих видениях про Элору. – Мне приходится наклониться к нему, чтобы расслышать слова, и я ощущаю запах кофе и сигарет. – О том, как она убегает от кого-то.

Наши головы почти соприкасаются, его волосы щекочут мою щеку, а мне страшно находиться так близко к нему. Я беспокоюсь, что Харт сможет почувствовать меня, уловить, что я кое-что скрываю.

– Это должен быть Кейс, – произносит он. Его глаза мрачнеют, в них словно назревает грозовой шторм, который часто бывает у нас на болоте. – Это единственное, что пришло мне в голову, ведь он такой ревнивый.

Я стараюсь прогнать эти мысли, но тот страх, который я ощутила в сарае, выползает, словно щитомордник. Мурашки бегут по моим рукам и поднимаются по шее.

– Он приходил ко мне вчера вечером, – признаюсь я. – Кейс думает, будто Элора изменяла ему, будто она была влюблена в кого-то другого. – Харт вскидывает голову и хмурится, а лицо его бледнеет. – Он хотел, чтобы я сообщила ему, в кого.

– Все это чушь собачья. Теперь ты понимаешь, о чем я говорю, Грей? – Харт крепко стискивает челюсть и нервно проводит по волосам рукой. – Если Кейс считал, что это правда… если вбил себе в голову… это более чем достаточный мотив для…

– Для убийства, – говорю я, и он кивает, но я все равно не хочу в это верить. – Ты от него что-нибудь чувствуешь? От Кейса?

– Да, – отвечает Харт. – Но в этом как раз и проблема, слишком много всего: чувство вины, злость, боль, ревность и страх. Сама выбирай, что нравится. У парня в душе чертов коктейль. Всего и не перечислить.

– Однако ничто из этого не свидетельствует о том, что он ее убил, – возражаю я. – Я тоже чувствую все эти вещи. Все до единой.

– Да. – Лицо Харта смягчается. – Знаю, Грейси.