Маня не отдернула ее, и Саша Николаич поцеловал еще раз, смелее.

Но в это время в окно раздался стук. И Маня и Саша Николаич вздрогнули и отстранились друг от друга.

Саша Николаич быстро подошел к окну и отворил его. На улице стоял человек в ливрее.

– От графини Савищевой! – сказал он.

Саша Николаевич вздрогнул и спросил:

– От графини Савищевой? К кому?

– К барышне, что платья шьют.

– Пустите, это ко мне! – отстранила Маня Сашу Николаича от окна.

А на него сразу как туча надвинулись вчерашние сомнения, когда он увидел теперь, что Маня имеет сношения с домом Савищевых.

– Хорошо!.. Скажите графине, что завтра будет готово!.. – проговорила Маня и, отпустив лакея, невозмутимая и спокойная, вернулась к своему месту и села.

– Вы знаете графиню? – с трудом переводя дух спросил Саша Николаич.

– Да, я работаю для нее.

– А сына ее… сына… вы знаете?

– Знаю.

– Нет, это невыносимо! – воскликнул Саша Николаич. – Я так не могу!.. Вы знаете, вчера мне показалось, что я видел, как вы выходили с ним из ресторана.

– Я?!..

– Да, да! Вы!

– Какой вздор! – воскликнула Маня, взяла работу и стала шить.

«Да, это вздор, нелепость! – замелькало у Саши Николаича. – Я с ума сошел! Этого же не может быть!»…

В виски у него застучало, грудь стала тяжело и нервно подниматься, голова закружилась и он, сам не понимая, что делает, приблизился к Мане, опустился на колено, схватил ее руку и залепетал:

– Простите!..

Своей руки у него Маня опять не отдернула…

Опять собрались у Агапита Абрамовича члены общества «Восстановления прав обездоленных» ровно через месяц. Опять они заседали со своими разноцветными кокардами под председательством седовласого старца.

Крыжицкий дал отчет о том, что Николаев написал расписку, и передал ее председателю.

– А относительно графини Савищевой, – продолжал Агапит Абрамович, – тоже все обстоит вполне благополучно. Ее метрическое свидетельство у меня, и на нем, действительно, сделана подчистка и изменен год рождения.

Он достал из железного сундучка документы графини и тоже передал их председателю.

– Вот это – чистая работа! – одобрил тот.

– Теперь только остается оборудовать расторжение брака графини! – сказал Крыжицкий.

– Легко сказать: «Остается только!» – заметил Голубой. – Но, кажется, сделать это будет довольно трудно; по крайней мере, я наводил справки. Неправильности в метрическом свидетельстве, хотя и дают некоторое основание, но положительного ничего не предвещают.

– Я все-таки думаю, – заговорил Синий, – что достаточно иметь хоть какую-нибудь зацепку, а там уж мы сможем сделать!

– Конечно, прицепиться к метрическому свидетельству можно! – согласился Голубой. – Оно все-таки неправильное!

– Ну а в каком положении розыски племянницы графа Савищева, к которой должно перейти состояние графини, если она его лишится? – спросил председатель.

Крыжицкий покачал головой.

– Я был занят метрическим свидетельством! – ответил он.

– А ты, Голубой? – продолжал председатель.

Голубой ответил, что у него не нашлось никаких данных.

То же самое заявили и остальные.

Фиолетового председатель вызвал последним, но и тот покачал головой и сказал:

– Я не нашел.

Председатель обвел присутствующих укоризненным взглядом, в котором чувствовалось все его превосходство над ними.

– Неужели так-таки ничего и не узнали? – проговорил он. – А между тем стоило только приложить некоторое усилие, чтобы добиться благоприятного результата.

– И ты его добился? – воскликнул Фиолетовый, до сих пор мало принимавший участия в разговоре.

– Надо было вести от начала, – продолжал председатель. – Брат покойного графа Савищева женился еще молодым человеком и благодаря этой своей женитьбе запутался в делах. Бок о бок с ним его старший брат, женатый на Дюплон, богател не по дням, а по часам, умея ловко устраиваться по казенным поставкам и подрядам. Запутавшийся в делах граф Савищев видел, что его брат не стесняется в средствах и доставляет своей жене все для удовлетворения ее прихотей, и, понятно, ему тоже захотелось иметь все и так же обставить свою жену. Он делал долги, но вскоре ему перестали верить; он пробовал счастья в картах и стал проигрывать. Наконец, он зарвался и очутился в безвыходном положении. Тут он решился на средство, отчаянное по своему риску, соблазненный возможностью вдруг получить большие деньги. Эти деньги ему предложили из-за границы, с тем, чтобы он выдал план потемкинского похода в Турцию. Он поддался соблазну, но его проделка была вовремя открыта и, хотя ему самому удалось бежать, он был обвинен в государственной измене и заочно лишен чинов и орденов. Его жена, беременная, разрешилась преждевременно от потрясений и умерла в родах. От родившейся у нее дочери единственный ее родственник, дядя ее, граф Савищев, отказался как от дочери брата-изменника, которого он не хотел знать. Со стороны матери у девочки никого не было: ее матушка была молоденькой француженкой, приехавшей в Россию гувернанткой и прельстившей графа Савищева. Девочку отдали в воспитательный дом и оттуда она была взята…