Но вскоре в нем начал раскрываться бутон страсти, медленно, лепесток за лепестком, как алый цветок иллюзиониста, который без земли, солнца и воды растет прямо на глазах. Затхлая комната наполнилась нежной истомой, волшебными ароматами. Прозрачная кисея вновь превратилась в прочную стену, а пророчества старика – в обычное безумие. В такой час улица наверняка пуста – что тогда, что сейчас; ему что-то почудилось в темноте, всего-то…

Хотя, скорее всего, его обмануло не зрение, а страсть – она заставила забыть о часах, пролетевших после воцарения тишины. Ибо в какой-то момент Фрина прижалась к нему очень плотно, всем телом, и он услышал шаги на улице – и чей-то громкий зазывной глас. Каблуки громко стучали по мостовой; поступь человека была слышна даже сквозь окно с закрытыми ставнями, а в голос звучал резко и исступленно, как у уличного проповедника.

– Мертвые идут!

Ни сильный буколический акцент, ни зычное vibrato[11] не скрывали и не перевирали смысл этих слов. Поначалу Джеральд лежал тихо, весь обратившись в слух, сосредоточив внимание на приближающихся звуках. Но потом он вскочил-таки и подбежал к окну.

По улице бежал плотный длинноногий мужчина в матросской рубашке – его фигура то на секунду ослепительно вспыхивала в свете фонарей, то пропадала во тьме, обращаясь в нечеткий призрак. Он кричал – не то радостно, не то в ужасе, – петляя от одной стороны улицы к другой, размахивая над головой руками. В один из моментов «высветления» этой фигуры Джеральд обратил внимание на искаженные черты обветренного лица моряка.

– Мертвые идут!

За ним уже собралась целая толпа. Люди выходили из своих домов, спускались из комнат над магазинами – мужчины, женщины и дети. Почти все – полностью одетые, будто все это время они только молча сидели в темноте и ждали окончательного призыва; но были и такие, кто выскочил прямо в пижаме или ночной сорочке или нацепил на себя первую попавшуюся одежку. Кто-то двигался группами, рука об руку, как рейдеры, набегающие на Блэкпульские пески[12], – но больше попадалось одиночек, в исступленном восторге едва ли не приплясывавших. Снова и снова они вразнобой выкрикивали одни и те же слова:

– Мертвые идут! Мертвые идут!

Джеральд вдруг понял, что Фрина стоит рядом.

– Комендант предостерег меня, – упавшим голосом произнес он. – Стоило уехать.

– За нами все равно не прислали бы машину. – Фрина, качнув головой, взяла мужа за руку. Ее голос, хоть она и старалась это скрыть, подрагивал от страха, она таращилась перед собой ничего не видящими глазами. – Не думаю, что от них нам будет много вреда.

Джеральд быстро задернул толстые плюшевые шторы, оставив их в полной темноте.

– Мы переждем, – сказал он; голос от страха звучал немного театрально. – Черт с ними. – Он подошел к выключателю, но по щелку свет не зажегся. – Они что, отключили нам электричество? Ох… давай просто ляжем в постель.

– Джеральд! Помоги мне, прошу.

Он вспомнил, что Фрина боялась темноты; прошел ней наугад и провел к кровати.

– Прости, я не смогу продолжить в этой темени, – сказала она, стуча зубами.

– Ничего страшного, дорогая. – Джеральд поцеловал жену в губы со всей нежностью, на какую был только способен.

– Я заметила, что они бегут к морю, – робко произнесла она.

– Давай просто даже думать о них не будем.

Но шум все нарастал. Казалось, весь город высыпал на улицу, скандируя раз за разом одни и те же ужасные слова.

– Думаешь, мы сможем?

– Да, – кивнул Джеральд. – Нужно только дождаться завтрашнего дня.

– Они ведь не могут быть опасными по-настоящему, – сказала Фрина. – Иначе их бы остановили местные власти.