оно велико. Темнота, несомненно, сбивала с толку, но огни набережной показались ему до ужаса далекими, отодвинувшимися к самому горизонту. В его глазах все еще отражались далекие точки, когда он повернулся и посмотрел вслед Фрине. Он едва мог разглядеть ее. Возможно, без него ей шагалось легче.

– Фрина! Дорогая!

Внезапно она громко вскрикнула впереди.

– Фрина!

Ответа он не услышал.

– Фрина…

Ее более-менее спокойный голос вдруг донесся из мрака:

– Отставить панику. Прости, дорогой, я тут на что-то наступила.

Теперь он точно запаниковал.

– С тобой все в порядке?

– Вроде да.

Спотыкаясь, он поравнялся с ней.

– Здесь пахнет еще хуже. – Странный смрад забил ноздри снизу доверху.

– По-моему, это как раз то, во что я наступила, так пахнет. Я как только ногой увязла – так сразу этот запах пошел.

– И что, бога ради, может так смердеть?

– Прости, – с легкой иронией повторила она. – Пошли отсюда.

– Давай вернемся, хорошо?

– Давай, – согласилась Фрина. – Но должна тебя предупредить, все это ужасно разочаровывает. Я считала, что в приморские достопримечательности должно входить море.

– Весь этот город разочаровывает, – протянул Джеральд, глядя, как супруга скребет краем одной из туфель о камни в попытке счистить какую-то грязь. – Я тут вообще ничего хорошего не нахожу. Виноват, Фрина. Поехали куда-нибудь еще.

– Мне нравятся здешние колокола, – осторожно заметила она. Джеральд оставил ее замечание без ответа. – И я не хочу проводить медовый месяц там, где ты уже бывал.

Над пустынным мрачным пляжем пронесся звон. Теперь звук, казалось, обволакивал супругов со всех сторон.

– Похоже, все церкви тут практикуются одновременно. Отдуваются за одну ночь, – пошутил Джеральд.

– Так продлится, пока один приход другой не перезвонит, – предположила Фрина.

– Осторожнее, дорогая. Не подверни ногу.

Шум, когда они достигли маленькой грубой набережной, был таким, что наводил на мысль, что Фрина не шутила.


Вход в кофейню при гостинице «Белл» оказался настолько низок, что Джеральду пришлось пригнуться, проходя под бревенчатой притолокой.

– К чему такое название? – насупилась Фрина, прочтя вывеску. – В прейскуранте же сказано – кофе здесь подают исключительно в гостиной.

– Наверное по принципу lucus а non lucendo[6].

– Это все объясняет. Где сядем?

Джеральд нахмурился при виде настенного светильника – по сути, просто лампочки, ввинченной в допотопный патрон. Откуда в подобных местах эта страсть к тусклому свету, к маломощным лампочкам? Не может же все объясняться одной только экономией.

– Принцип lucus а non lucendo в том, чтобы белое называть черным.

– Не совсем, – донесся голос из полумрака. – Как раз наоборот. У «black» имеется очень древний корень, означающий «to bleach»[7].

Только теперь супруги увидели невысокого мужчину, сидевшего в полутемном углу. Игра света делала его вытянутое лицо похожим на обезьянье.

– Поправка принята, – сказал Джеральд. Они с Фриной заняли лучше всего освещенный столик.

– А чем вы вообще тут заняты? – стал допытываться мужчина из угла.

– Отдыхаем, – как можно беспечнее ответил Джеральд, чувствуя напряжение Фрины. – Мертвый сезон – лучшее время для отпуска, не находите? Вы, полагаю, и есть тот самый комендант Шоткрофт?

– Не полагайте, а располагайте. – Мужчина вдруг резко выбросил руку в сторону и включил ближайший к себе светильник. Его столик был заставлен тарелками с остатками трапезы. Джеральд вдруг понял, что он выключил свет, как только услышал их шаги у входа в кофейню. – Впрочем, можете и не располагать особо – мне пора.

– Мы опоздали к чему-то? – мягко спросила Фрина, сторонница мирных решений.