Вовка медленно вытянул руку из кармана, уставился на то, что жгло ладонь…Откуда у него это? Надо выбросить…

И тут перед глазами возникло улыбающееся лицо Катеньки, ее смеющиеся зеленые глаза, когда она принимала из его рук букет астр, и пахнущий осенью двор, и неожиданно теплый ветер, растрепавший челку…

Вовка испуганно сжал в руке отданный новенькой мешочек, вскинул голову, глядя прямо в ядовитые злобные глаза. Катеньки?..

Страшно, такты сказала, ясноглазая, странная девушка? «Страшно» по сравнению с нахлынувшим на подростка ужасом было пустым, ничего не значащим словом. Жуткие глаза твари на лице милой, светлой девочки парализовывали.

– Где… Катя? – хрипло выдохнул Вовка.

Запахло мятой, и комната начала рассыпаться, осыпались даже тонкие лучики закатного солнца. Вовка понял, что стоит посреди заброшенной девичьей комнаты, когда-то бывшей очень уютной и симпатичной. В углу позади него рыдала Леся, прижимая к себе бледного неподвижного Димку. Перед окном, щуря светящиеся зеленые глаза, стояла не-Катя, а между ней и подростком замерла новенькая.

– Притащила сюда этих сопляков влюбленных, ведьма? – голос был хриплый, низкий, потусторонний. – Не стыдно было над мальчонкой чаровать?

– Ни капли. – Новенькая склонила голову к плечу, ее пальцы начинали разгораться холодным бирюзовым пламенем.

– Не боишься? – существо улыбнулось, хищная полубезумная улыбка исказила доброе лицо Катеньки, а потом метнулось к девушке, отшвырнув Вовку к стене.

«А ведь я и имени ее не знаю… – собственные мысли показались подростку абсолютно неуместными, глупыми. – Нужно встать и помочь ей!»

Но встать не получалось, ноги не слушались, тело била крупная дрожь, и все, что Вовка мог, это смотреть, как голая не-Катя, обвивает шею незнакомки, шепча:

– Не боишься, а, ведьма? Я ведь сильнее…

– Врешь, – девушка не смотрела на существо, старательно отводила взгляд.

– Бои-и-ишься… – удовлетворенно протянуло чудовище, облизнувшись.

Вокруг пламени на пальцах новенькой кружились искорки.

– Врешь. – Вновь повторила незнакомка, наконец поднимая взгляд, Вовке показалось, что ее глаза сверкают, словно родниковая вода на солнце.

Существо попятилось, зашипело, присело и бросилось прямо на девушку, или на… «меня?»…

Новенькая возникла перед ним внезапно, выбросив вперед руку.

Когда-то светлое, а теперь покрытое пылью покрывало кровати забрызгало кровью, комнату сотряс вопль, от которого вылетели стекла, вопль, взорвавшийся дикой болью в сердце, и последнее, что помнил Вовка – это длинные бирюзовые волосы, закрывающие спину незнакомки и то, как под ноги ей падает обнаженное тело семнадцатилетней девочки со злыми голодными глазами нечисти…

Она любила сентябрь: его все еще теплое солнце, яркие краски осенних цветов и робкие желтые листья, изредка срывающиеся вниз и летящие, кружась, пока не лягут на тротуар.

Дорога от школы до дома лежала сквозь парк, и он был любимой частью пути. Высокие старые деревья, мостик через неглубокий канал (папа рассказывал, что канал очень древний, и то, что он сохранился, было невероятным чудом). Девушка любила стоять на мостике, глядя на свое улыбчивое отражение в воде, вот и сейчас она замерла, любуясь.

Порыв ветра растрепал косы плакучей ивы, растущей у канала, и девушка подняла голову, глядя на серебристые косы с дрожащими листочками. Казалось, что ива грустила, тяжело вздыхая, и Кате отчаянно захотелось ее обнять, пожалеть… Почти выпускница (подумаешь, год остался!) торопливо сбежала на газон, отвела поникшие ветви и обхватила руками согретый солнцем ствол…

– Тепло… жизнь… как же я голодна… – Катя вздрогнула от обжегшего шею шёпота и очнулась от наваждения, испуганно отступила о дерева и побежала прочь, не оглядываясь и не видя, как ива протягивает ветви, стараясь удержать дрожащую тень… И как тень вырывается, падая в ручей…