Макгрей стал загибать пальцы.

– Морг, гостиная, где проходил сеанс, камердинер… Еще что-нибудь?

– Пока больше ничего не приходит в голову.

– Хорошо, а то у меня пальцы закончились. Если нам чутка повезет, то со всем этим мы уложимся в один день.

– Хотелось бы. Нам нужно представить убедительную версию на предварительном слушании, если мы хотим избежать судебного процесса.

Девятипалый кивнул и осушил свою пинту. Едва он поставил стакан на стол, как к нему тут же подошел официант и подлил из кувшина еще.

– Угощайтесь, сэр. Мы с запасом для вас принесли.

Макгрей широко улыбнулся.

– Хорошо здесь обслуживают. Может, и вступлю в этот клуб.

– Прошу, не надо. Умоляю тебя.

Не могу передать, какое облегчение я испытал, когда увидел, что во всех окнах моего бывшего дома горит свет. Лейтон с радостью сообщил мне, что получил ключи, а также записку для меня от леди Энн. Хоть и обессиленный, я все же заставил себя ее прочесть.

Мерзкая старуха отчитывала меня за «внезапное и чрезвычайно бесцеремонное» прошение о предоставлении жилья. За ее пространными рассуждениями о приемлемых манерах следовал короткий абзац, в котором она – исключительно из своего безграничного христианского милосердия – давала согласие на то, чтобы я провел сию ночь в ее владении. Постскриптум, впрочем, требовал, чтобы мы подписали «новый дополненный арендный контракт», как только позволят мои «низменные дела», иначе она будет вынуждена отправить своих людей, чтобы выставить меня на улицу.

У меня не было сил, чтобы обо всем этом думать. Я немедленно отправился в кровать, уставший до такой степени, что даже кошмары меня не потревожили.

Утром я думал пройтись до Городских палат пешком и уже жалел, что оставил свою белую баварскую кобылу в Глостершире. Однако город утопал под непрекращающимся ливнем, так что я воспользовался кебом. Решение было мудрым, потому что я добрался до Королевской Мили ровно в тот момент, когда нищие обитатели обшарпанных домов этой улицы опустошали свои ночные вазы прямо на дорогу.

Я вошел в Городские палаты, совершенно не задумываясь о том, куда иду. Найти дорогу в наш «кабинет» я мог хоть с закрытыми глазами. Однако внутри его меня ждал сюрприз.

Привычный кавардак в нашей подвальной комнате исчез. Вместо этого вдоль стен громоздились деревянные ящики, набитые вздорными книгами Макгрея и прочей странной атрибутикой. Я опознал его исполинского идола из Перу почти с меня ростом, который был завернут в темную бумагу. Судя по всему, Девятипалый разложил свое барахло по ящикам, готовясь к тому, что его выкинут из полицейской штаб-квартиры, как только новый суперинтендант вступит в должность.

Снова оказавшись в этом сыром, мрачном местечке, я ощутил необъяснимый прилив тепла.

Макгрея я в очередной раз застал со стетоскопом у стены: он надеялся услышать призраков, которые, по слухам, обитали в подземных проулках тупика Мэри Кинг[7]. По его версии, от этих туннелей нас отделяла одна лишь тонкая стена, и он утверждал, что иногда слышал шаги, а как-то раз даже пронзительный смех. Я предлагал ему множество разумных объяснений – в конце концов, некоторые участки тупика Мэри Кинг до сих пор населяли люди; кожевники и сапожники по-прежнему держали там свои лавки. Девятипалый, разумеется, таким мелочам внимания не придавал.

– Я встретил одного старикашку на Грасс-маркет, – сообщил он с нескрываемым восторгом. – Он продал мне вот эту карту. На ней есть все улицы тупика Мэри Кинг! Даже наш подвал когда-то был его частью!

Я едва взглянул на кусок пожелтевшей бумаги у него на столе.

– Ты под таким дождем пешком сюда пришел? – удивился я. Его пальто промокло насквозь, а лоб все еще облепляли влажные пряди. Такер, его верный золотистый ретривер, тоже изрядно вымокший, валялся в углу пузом вверх прямо посреди грязной лужи.