Посыпанная золой дорога вела вверх по крутому берегу, и когда они достигли верхней речной террасы, перед ними открылась просека, на километры уходящая в тайгу. Под низким солнцем казалось, будто вырубленная полоса покрылась мурашками – это тысячи пней вздымались под снегом холмиками. По утрамбованной снегоступами тропке сержант двигался к деревянной постройке, напоминавшей избушку на курьих ножках. Дмитрий следовал за ним под присмотром шофера. Издалека доносился собачий лай.

ЛОН-101, 1953 год

– Я рад, что вы так оперативно откликнулись на наше приглашение, – поприветствовал Дмитрия начальник лагеря Ногов, представившийся инженером-майором. Из-за дефекта зрения он смотрел мимо Дмитрия, и создавалось впечатление, что обращается он к генералиссимусу, чей портрет висел в красном углу. Переведя взгляд к изразцовой печи, Ногов продолжил:

– А это секретарь райкома комсомола Кедрин. Хотя сейчас он единственный комсомолец на весь район. Верно, Валя?

– Ни в коем случае нельзя представлять ситуацию таким образом, Константин Иванович. До завершения строительства плотины нас было более семи тысяч, – возразил секретарь.

Ногов проигнорировал его реплику и снова перевел взгляд на генералиссимуса.

– Надеюсь, вы нагуляли аппетит.

Тут же из тени шкафов с раздвижными дверями выступил худой паренек, бесшумно отодвинул стулья от стола и приподнял крышку, под которой обнаружились тарелка дымящихся щей со сметаной и пирожки.

– Я все еще не понимаю, – начал было Дмитрий, жадно опустошив тарелку, но отвлекся на ватрушку, которую худой парнишка предложил на десерт. Ногов извлек из кожаной папки тетрадь и лизнул костлявый палец. Быстро пролистав несколько страниц, он нашел нужную:

– Малютин… Нет, вот: Малюткин Семён Вольфович.

– Оффессо Аюткин? – проговорил Дмитрий с набитым ртом.

– Именно, – сказал Ногов. – Но довольно об этом. Сейчас вы должны сосредоточиться. И помните о клятве, которую дали.

По знаку начальника лагеря Кедрин и худой парнишка вкатили стол на колесах. На нем высился макет, над которым, как с первого взгляда определил Дмитрий, трудились сотни часов. По контурам высокого берега и лесным просекам он узнал лагерь, куда его доставили. Доски в двойном заборе были тоньше спичек, для колючей проволоки, похоже, использовали свиную щетину. На полосе опилок между заборами несли караул искусно вырезанные охранники с собаками, а по направлению к лагерным воротам двигалась колонна заключенных. Вышки, которые Дмитрий заметил в лагере в первую очередь, тоже были выполнены скрупулезно, равно как и административное здание, и общежитие для караульных – вплоть до флюгера на коньке. Даже баню покрыли крохотными дранками, обшив наружные стены корой. На мастерские и бараки приклеили полоски просмоленного картона. За собачьим питомником лежали горкой фигуры, которые, видимо, еще не приделали или сняли.

– Посмотрите сюда, – сказал Ногов и поднял крышу одной мастерской. Дмитрий увидел большое конторское помещение. Там стояли десятью рядами письменные столы, по десять в каждом ряду. За столами, склонившись над крохотными листочками, сидели заключенные.

– Здесь, в подсобном лагере, мы не валим лес и не затапливаем долины. Этим занимаются заключенные главного лагеря и добровольцы Кедрина. Мы снабжаем страну другим ресурсом – числами. Мы проводим масштабные математические операции в интересах науки, производства и управления, а во время войны рассчитывали баллистические траектории для ракет.

– За это Константин Иванович получил орден Отечественной войны первой степени, – вставил Кедрин, но начальник лагеря и эту реплику пропустил мимо ушей. Мундштуком трубки он указал на конторское помещение: