– Заинтриговал ты меня… – искренне сказал Митя. – Сколько смотрел на Тявого с Полканом, самому в голову не приходило… А молчал!

– Да вы бы с Батуалой первые начали подкалывать насчет лирики с романтикой. Как Тявого с Полканом подкалывали.

– А у тебя с этой Женечкой что, лирика с романтикой? – прищурился Доцент.

– Ну не так чтобы уж очень, – подумав, сказал Сенька. – Но что-то такое в этом есть. Вот ты сам прикинь, Доцент: когда подклеишь которую на танцах или на улице, о чем в первую очередь думаешь? Когда ее прижмешь в подъезде или в темном уголке?

– Тоже вопрос… – фыркнул Доцент. – Как бы ее, лапочку, побыстрее да половчее уложить.

– Вот то-то! – Сенька поднял палец. – А с такой, как Женечка, – ну абсолютно другие впечатления. Интересные, новые и сложные. Держишь ее в богатырских руках, нетронутую, и прекрасно соображаешь, что жарить ты ее никогда не будешь. Пока станет совершеннолетняя, много портвейна утечет… Возьмешь ее взасос, а она этак неописуемо трепыхнется, вся из себя невинная… Ох, кайф…

– А это не извращение? – фыркнул Доцент.

– Ни фига подобного! – серьезно сказал Сенька. – Я так думаю, годись мы им в папки или будь нам хотя бы лет по тридцать – вот это было бы извращение. А так… Как там кино называлось, на которое Лорка нас вытягивала со страшной силой? Ага, «Жизнь на грешной земле». Вот она самая – жизнь на грешной земле. Тявый с Полканом да мы с тобой – это уже не извращение, когда народу много, это жизнь на грешной земле…

– Ну, ты меня-то заранее не плюсуй. Не факт, что мне ее подклеить удастся.

– Мить, не прибедняйся. С нашим-то жизненным опытом да такую вот не подклеить? Да как два пальца. И еще один плюс. Будь это чувишка наших лет, нам за нее кодла с Нефтебазы непременно бы попыталась рыло начистить. Буденного – это ж Нефтебаза, а там кодла неслабая. А за восьмиклассницу никто подписываться не будет, она ж как бы и ничейная считается. Это плюс?

– Это жирный плюс, когда речь идет о чужом районе… – задумчиво сказал Митя. – Вот так, значит? Гурман вы у нас, месьё…

– Да ни хера подобного, – сказал Сенька. – Просто такие чувишки – особый кайф. Ну что, едешь?

– А пожалуй что, – решительно сказал Митя. – Хоть посмотрю, что там за принцесса на горошине…

– Если вспомнить такое кино – пожалуй что, та принцесса, которая со свинопасом взасос целовалась. Правда, там был не свинопас, а переодетый в него принц, но какая разница… Ну, по коням?

– По коням.

Они выехали со двора на одностороннюю двухрядку, повернули направо, встали у светофора. Когда зажегся зеленый, разъехались в противоположные стороны согласно маршрутам, ковбои на всем скаку. Правда, в центре ковбоям особо не разогнаться – темновато, узковато, трехглазых[19] понатыкано…

Центр Митя не любил – с точки зрения именно что двухколесного ковбоя. И за все только что перечисленное, и за то, что сплошь и рядом негде поставить мотоцикл, когда приезжаешь с телеграммой: повсюду «кирпичи» и «Остановка запрещена», «Стоянка запрещена». Частенько приходилось шагать пешком квартал-другой со шлемом в руке, как идиоту. (Оставишь его на руле – непременно упрут, шлемы в этом году из «Спорттоваров» пропали, ему пришлось месяц ездить в хоккейном, что гаишники скрепя сердце допускали – а потом гонять за ним за двадцать пять километров на родину, в Миусск. Вот там как раз шлемов хватало, и очередь за ними не выстраивалась. Загадочная всё-таки штука – советская торговля. В Аюкане обитает тысяч сто народу, в Миусске – чуть ли не вчетверо меньше. Значит, и по мотоциклистам примерно та же пропорция. Но в Аюкане шлема днем с огнем не найдешь, а в Миусске свободно бери хоть дюжину.)