Ощупывая крошащиеся камни стены, я спускаюсь в подземелье. Снова срабатывает ключ, и вот уже я стою возле последней двери. Опять захожу сбоку, чтобы меня не заметил тюремщик. Я слышу, как он бродит туда-сюда, невразумительно бормоча под нос. Он что, круглые сутки слоняется из угла в угол? Я же с ума сойду, дожидаясь, чтобы он прилег!

Уверившись наконец, что он отошел от двери, я осторожно заглядываю сквозь решетку. Вот бы удалось добраться до его кувшина с пивом – я бы своего собственного снотворного не пожалела. Увы, пиво стоит слишком далеко. Остается только одно: подозвать старого сморчка и пустить в ход «ночные шепоты». Если поглубже натяну капюшон, он не сможет рассмотреть мое лицо, да и вообще обо мне не вспомнит, проснувшись. Я втихомолку гадаю, пойдет ли ему на пользу мое милосердие. Если окажется, что порученный его заботам пленник скончался, гнев д’Альбрэ неминуемо падет на тюремщика и расправа будет скорой и беспощадной.

Ему повезет только в том случае, если окажется, что рыцарь в состоянии путешествовать. Тогда наутро у стража будет тяжелая голова. И он благополучно доживет до моего нового посещения и побега.

Я как раз вынимаю из ножен сверточек с отравой, когда на лестнице наверху раздаются шаги. Судорожно обшариваю взглядом прихожую… укрыться негде! Я поспешно прячу «ночные шепоты», хватаюсь за рукоять ножа и оборачиваюсь.

Сперва я вижу лишь темный силуэт у входа. Потом лицо, отражающее полное недоумение.

– Сибелла?

Вот же проклятье! Ну что же за невезение! Это не какой-нибудь воин или тюремщик – передо мной стоит Юлиан. Он молча делает три шага вперед и хватает меня за плечо:

– Что ты здесь делаешь?

Гнев в его взгляде обильно разбавлен страхом.

– Ты вернулся! – Радость, звенящая в моем голосе, так убедительна, что я чуть ли не сама готова поверить в нее. Я кокетливо улыбаюсь Юлиану. – А как ты понял, где меня искать?

– Я повсюду смотрел, пока не догадался проверить единственное место, где тебя уж точно не должно было быть… – И Юлиан легонько встряхивает меня. – Как ты тут оказалась? Понимаешь хотя бы, какой опасности подвергаешь себя?

Я с готовностью выдаю почти правдоподобную ложь:

– Так весь замок только и говорит о том, как в этой башне призраки стонут и цепями гремят! Я и сама по ночам слышу такое, что становится не до сна! Разве ты не знал, что здесь нечисто?

Он не торопится мне поверить.

– И ты слышала голоса призраков непосредственно из своей спальни? А не далековато ли?

Я бросаю на него томный взгляд из-под ресниц:

– Что ты, нет, конечно! Я ходила в часовню помолиться о твоем благополучном возвращении. Тогда-то и услышала звон цепей.

С его лица понемногу пропадает жесткое выражение.

– За молитвы спасибо, но не стоило тебе соваться куда не следует. Это бывает слишком опасно.

Я с благодарной улыбкой возвожу глаза к потолку:

– Откуда же мне было знать, что мои молитвы так скоро будут услышаны? – И снова делаюсь серьезна. – Тут и в самом деле призраки витают, Юлиан! Разве ты их не чувствуешь? – И я содрогаюсь всем телом, благо из-за страха и холода, источаемого вьющимися кругом меня неупокоенными душами, даже и притворяться особенно не приходится. Я только стараюсь, чтобы глаза поблескивали возбуждением. – Здесь, наверное, томятся призраки узников, умерших без причастия! – И в это время весьма кстати раздается лязг цепей, между прочим в первый раз за все время. – Вот оно, вот! Ты слышал? А ведь они могут проникнуть в наши комнаты посреди ночи и выпить всю кровь!

И я осеняю себя крестным знамением.

Некоторое время Юлиан молча разглядывает мое лицо, потом принимает какое-то решение.