Но с зимы изменилось и ещё кое-что.

Чёрный туман. Клочья тумана медленно поднимались над деревьями. Не редели и не рассеивались. И даже как будто плыли нам навстречу. Я присмотрелся: да, так и есть. Это было как-то неправильно, особенно если вспомнить, что ветер сегодня дул с моря.

Раньше я ничего подобного не замечал. С другой стороны, чтобы увидеть эту ползучую дрянь, нужно было подняться на крышу. Не залез бы – и не увидел.

Всё это не просто так, понял я.

– Куда ты смотришь? – забеспокоилась Лиза. – Что-то не так?

Я прищурился.

– Ты видишь этот… туман? – спросил я. – Чёрный туман. Вон там, в лесу?

– Какой еще туман? Вороны летают, а больше ничего.

Стая ворон и вправду поднялась над лесом и кружила в небе. Где-то там дальше была городская свалка, вспомнил я.

Я ещё раз втянул носом воздух. Гарью не пахло. Нет, ничего подозрительного сейчас я не чувствовал. Подозрительной была только эта тревога. Древняя и полузабытая.

Я пытался вспомнить.

Это было мгновенное озарение. Я даже зажмурился. Призрачный туман Чернолесья клубился перед моими глазами. Молнии били с высоких стальных мачт, и тьма отступала – но ненадолго, – и прямо перед собой я видел… я видел…

* * *

– Серёж, – Лиза дёргала меня за рукав. – Что с тобой?

Я сидел на грязных ступеньках, согнувшись и закрыв голову руками. Девчонка была рядом. Её голова была теперь перевязана смешной красной банданой. Как у той девчонки из мульта, но с черепами. Я усмехнулся.

– Со мной ничего, – пробормотал я кое-как. – Кроме тебя.

Мою неуклюжую шутку она пропустила мимо ушей. Озабоченно вгляделась мне в глаза:

– Ты чего-то принимал? Таблетки? Сергей… ну скажи…

– Нет, – сказал я. – Просто голова закружилась.

Не пересказывать же ей мои внезапные галлюцинации. Про чудовищного волка-оборотня, по уши в крови, из чьей пасти свисают клочья алой пены.

Тётя Элла сказала бы, что у меня фотографическая память.

– Я тебя с крыши еле вытащила, – жаловалась тем временем Лиза. – Ты куда-то вдаль смотрел, смотрел… потом как вскрикнешь…

– Спасибо тебе, – сказал я и поднялся на ноги. – Я в порядке.

Голова больше не кружилась, да и вообще я про голову соврал. Я чувствовал себя прекрасно. Если не считать дефектов долговременной памяти.

– Наверно, надо ехать домой, – сказала Лиза и заботливо поправила воротник моей куртки. – Здесь больше делать нечего.

Мне был понятен ход ее мыслей. Поездка вышла неудачной. Зря только школу прогуляла. А все из-за этого токсичного парня.

Вряд ли, подумал я, эта девчонка будет ждать меня завтра на автобусной остановке.

Тут я прислушался. Далеко внизу, у входа, что-то происходило. До нас доносились звуки неясной природы – кто-то был там, кто-то многочисленный. Скрёбся и повизгивал.

– Не помнишь, мы дверь за собой закрыли? – спросил я.

Лиза застыла на месте.

– Не бойся, – сказал я. – Это не люди. Просто собачки. Они домашние.

Не успел я договорить, как внизу раздался собачий лай, короткая грызня и снова яростный лай. Эхо размножило эти звуки, и Лиза задрожала от страха.

Тогда я обнял её за плечи.

– Не бойся, – сказал я еще раз.

На лестничных площадках этой чертовой заброшки не осталось ни одной целой двери, и укрыться было негде. Мы торопливо спустились на пару пролётов и оказались в громадном пустом зале на седьмом этаже. Здесь гулял ветер и было почти светло. Мы спрятались за обшарпанной колонной и прислушались.

– Подождем, – сказал я Лизе. – Вряд ли собаки любят бегать по битым стеклам.

Я опять ошибся. Кто-то рычал, кто-то лаял, кто-то стучал когтями по ступенькам, и все они приближались. И их было много.

Я огляделся: в дальнем углу у стены, за грудой поломанной мебели, лежал опрокинутый железный шкафчик. Наверно, здешние работники когда-то хранили в нём пальто и шубы. Обе дверцы были целы, кто-то даже догадался прикрепить изнутри небольшое зеркало. Но места в шкафу хватало только на одного.