Гостья приблизилась к двери. Сунув голову под крышу, она стянула капюшон, приоткрыв лицо.

– Да, это я, Нора Лихи.

Молния осветила небо, и Нора увидела перед собой старуху. Женщина вымокла до костей, белые волосы облепили череп. Нэнс смаргивала падавшие со лба дождевые капли и шмыгала носом. Маленькая, сморщенная, с лицом скукоженным, как забытое осенью на ветвях яблоко. Из-под набрякших век глядели на Нору помутневшие от старости глаза.

– Сочувствую твоему горю.

– Спасибо, Нэнс.

– Конец земных печалей для Мартина.

– Да, это так.

– Теперь муж твой на пути истинном. – Губы Нэнс раздвинулись, обнажив редкие остававшиеся зубы. – Пришла узнать, не возьмешь ли меня плакальщицей. Твой Мартин был хорошим человеком.

Нора глядела на стоявшую перед ней мокрую насквозь Нэнс. Одежда свисала с ссошихся узких плеч, с суконных отрепьев капала вода, но держалась старуха с достоинством. Пахло от нее горьковато-остро. Мятой крапивой, подумала Нора. Или опавшей листвой. Так пахнут те, кто живет под пологом леса.

– Как ты догадалась прийти-то? – спросила Нора.

– Встретила нового священника на осле, настегивает животину, точно пыль выбивает. В такую слякоть разве что сам дьявол выгонит священника из дома. Или если кто при смерти лежит.

– Отец Хили, так его зовут.

– И мне открылось, что это муж твой Мартин. Упокой Господь его душу, – добавила женщина.

По спине у Норы пробежал холодок. Громыхнул гром.

– Открылось?

Нэнс кивнула и коснулась Норы. Пальцы ее были холодными и на удивление мягкими и гладкими.

Руки целительницы, подумала Нора.

– И ты отправилась пешком в такой ветер и дождь?

– Промыть дождичком голову никому еще не навредило, а для твоего мужа я бы и не то сделала.

Нора распахнула дверь, стряхивая с ног налипшую грязь.

– Что ж, заходи, коли пришла.

Когда вслед за Норой в битком набитой зале показалась Нэнс, все разговоры мгновенно смолкли. Все взгляды устремились к старшей из вошедших, которая, приостановившись в дверях и высоко подняв голову, озиралась вокруг.

– Спаси вас всех Господь, – сказала она.

Голос ее был слабым и хриплым от курева и прожитых лет. Мужчины почтительно склонили головы. Кое-кто из женщин придирчиво мерил взглядом старуху, примечая и испачканный грязью подол юбки, и пожухшее, потемневшее от старости лицо, и мокрый платок. Шон Лич сверкнул исподлобья глазами и отвернулся к огню.

Поднялся Джон О’Донохью, заполнив все пространство своим могучим телом кузнеца.

– И тебя да спасет Он, Нэнс Роух.

Он повел ее к огню, и мужчины поспешно потеснились, уступая место. Питер, не вынимая трубки изо рта, подвинул низкую скамеечку и усадил старуху поближе к очагу. Анья принесла ей воды – омыть ноги. Дэниел предложил Нэнс глотнуть потина и, когда она мотнула головой, пробормотал: «Да чего там разговору, всего капелька, воробышек в клювике больше унесет» – и сунул-таки ей в руки кружку.

Те, кто, увидев Нэнс, словно онемели, теперь, поняв, что старуху не прогнали, возобновили беседу. Лишь Шон и Кейт Линч, отступив подальше в темный угол и нахохлившись, наблюдали оттуда за происходящим.

Нэнс, протянув к огню голые ступни, попивала спиртное. А Нора, сидя рядом с ней и глядя на пар, поднимающийся от плеч старухи, чувствовала, как в животе все сильнее, все шире раскручивается спираль ужаса. Как узнала она, что Мартин умер?

Старуха глубоко вздохнула, поднялась и жестом указала на спальню:

– Там он?

– Там, – ответила Нора. Сердце ее трепыхалось.

Нэнс сжала в руках кружку.

– Когда исполнился его срок?

– Питер и Джон принесли его ко мне еще засветло. До вечера еще. – Нора не поднимала глаз. После ночной свежести духота в доме казалась нестерпимой и вызывала дурноту. Слишком много трубочного дыма. И шуму тоже чересчур много. Хотелось поскорее выйти, улечься в мягкую скользкую грязь и лежать там в одиночестве, вдыхая запах дождя. И пускай молния убьет ее своим ударом.