Это оказалось куда сложнее, чем изменить растение, поскольку я не имел чёткого представления о том, что я должен изменить, дабы получить пламя из неоткуда, а – главное – как я его сохраню. Напустив на себя несколько слоёв невозмутимости и равнодушия, я пошёл подбирать тот сырой хворост. И вот, рядом со мной внушительная кучка древесины, которую я должен обезводить. Сначала я взял в руки одну ветку, внимательно её изучил, после чего закрыл глаза и начал искать воду. Что ж, я её нашёл и как я её удалю?

И тут я решился на то, что совсем недавно меня ужасало – изменение себя. Впрочем я просто поднял температуру на ладонях и таким образом смог высушить несколько деревяшек. Нетвёрдой походкой, похожей на то, как ходил пьяный Йохан, я направился искать мужчин Меркулы. Нашёл я Изнара:

– Огонь я не наколдовал, но хворост высушил… – и перед глазами потемнело. Узловатые руки цыгана подхватили меня за плечи. Перед полным забвением я успел почувствовать, как он закинул меня – точно мешок – себе на плечо и, грязно бранясь, понёс куда-то.

Очнулся я внутри фургончика, укутанный в плед. В глазах всё ещё мелькали фантасмагоричные линии и цвета – обрывки ведения, которое я не смог запомнить. Звериный голод придал мне сил, заставив выбраться на улицу, где всё ещё бушевала гроза. Костёр благополучно был разожжён, хоть и был небольшим, впрочем, этого хватило чтобы согреть всех наших возниц. С минуту постояв в дверях, я вспомнил про Антареса, которого нашёл спящим в колыбельке. На улицу я его выносить не собирался – там слишком холодно.

Когда я сидел возле огня, грея молоко(а его, кстати, осталось всего ничего) для брата, раздался оглушительный хлопок. Меня слегка качнуло взрывной волной и я чудом не расплескал ужин Антареса. Молодые цыгане изумлённо крутили головами, не понимая, что произошло, старшие члены табора продолжали невозмутимо есть или переговариваться о чём-то. Вскоре я услышал, как плачет мой младший брат и, перелив молоко в бутылочку, пошёл к нему. Антарес буквально разрывался от истерики – ор был оглушительный. Меня охватила паника. Поставив бутылочку с ещё не остывшим молоком в угол колыбельки, я подхватил брата на руки и принялся баюкать.

Только когда он успокоился и поел, я смог поесть и сам, умяв две порции подостывшей похлёбки. Взрыв повторился ещё раз и вновь мне пришлось долго успокаивать Антареса.

– Какой-то твой брат сегодня беспокойный… – невозмутимо заметил Изнар, делавший черновые линии на кости галлеры.

– Заболел, может? – предположила какая-то молодая цыганка, кормящая грудью ребёнка, укутанного, как минимум, в два пледа.

– Нет, Илир, не болен он, – вдруг подал голос Хизро.

– А тебе-то по чём знать? Я же мать – я чувствую!

Старик проигнорировал её последнюю реплику:

– Он плакал из-за взрывов.

– По мне так оно очевидно… – осторожно заметил я и сразу же приковал к себе взгляды всех цыган, кроме Хизро(даже Изнар отвлёкся от кости). – Но вот… почему другим младенцам на них всё равно?

Илир вновь хотела вставить своё слово, но Хизро её опередил:

– Это из эльфийской цитадели. Остатки магии. Как тебе известно, гроза идёт со Скуна, который проклят… – внезапно цыган зашёлся в приступе влажного кашля. К нему тут же подскочил ска-анец, но старик отогнал его, справившись с приступом своими силами.

Когда Хизро полностью прочистил горло, я аккуратно продолжил наш разговор.

– То есть этот дождь содержит в себе тёмную силу?

– Верно, – улыбнулся старик. – Эльфы даже деревни и посёлки окружали защитным полем, что и говорить о Великой Цитадели, где это поле действует до сих пор. Взрыв же говорит о том, что где-то защиту пробило…