– Милый, ну не расстраивайся ты так, – утешала любимого Анфиса. – У них, наверное, проверка была. Потом же все время брали.

– Потом брали, – кивнул Цент. – Но почему тот не взял? Меня это так потрясло. Я три ночи спать не мог…. Блин, да куда этот баклан очковый едет? Где его дача? Сейчас въедем в какое-нибудь болото, застрянем, и произойдет трагедия.

– Какая? – заинтересовалась Анфиса.

– Насильственная смерть двух… и, возможно, более лиц, – обрадовал ее Цент. – Звони очкарику, спроси, далеко ли еще.

– Любимый, ты потерпи….

– Звони! – зверски рявкнул на нее Цент.

Подруга поняла, что спорить бесполезно, вытащила из сумочки мобильник, глянула на экран и тут же поделилась плохими новостями:

– Связи нет.

Цент даже не удивился. У него всегда было так: если везло, то во всем, если не везло, то по полной программе.

– Ненавижу Владика! – процедил он сквозь зубы в бессильной ярости.

Как выяснилось позднее, к дачному массиву имелась и вполне себе годная дорога, но Владик нарочно решил потащиться через дебри, дабы глотнуть чистого лесного воздуха. Цент для себя решил, что очкарик слишком много дышит, и с этим пора кончать. В голове его сам собой начал зреть дьявольский план ликвидации Маринкиного жениха. Этот план был жесток и беспощаден. Центу было мало просто убить Владика, он хотел заставить программиста обильно испить из бездонной чаши страданий. Чертов очкарик олицетворял собой новую эпоху, эпоху порядка, стабильности и безнадеги, которую Цент ненавидел всеми фибрами души и тела. Бывший рэкетир чувствовал, что только жертвоприношение может облегчить его душевные страдания. Поймать Владика, затащить в темный погреб, пытать зверскими пытками, наслаждаясь каждым его болезненным воплем и каждой мольбой о пощаде, а затем убить – разве это не прекрасно?

– Любимый, перестань злиться, – упрашивала Анфиса, после того как Цент узнал о другой дороге и выразил желание обагрить руки кровью.

– Не могу, – признался ей Цент. – Пытаюсь, но не могу. Слушай, а у очкарика на даче погреб есть? А паяльник?

Как выяснилось, Цент здесь уже бывал прежде, правда, давно, в прошлой жизни. Не сразу вспомнил, что немудрено, ведь на эти дачи они с корешем привезли жадного коммерсанта глубокой ночью. Настроились на долгую и трудную пытку, но стоило начать, как клиент тут же пошел на сотрудничество, рассказал, где деньги, пообещал искупить свою жадность финансово и впредь платить без задержек. Ему поверили, ведь нужно верить людям. Правда, пообещали в случае повторного утаивания доходов от крыши замучить жадину до смерти, а его жену и дочь искупать в бочке с серной кислотой.

Загородное имение программиста было куплено недавно, но Владик, а точнее нанятые им мужики, произвели небольшой апгрейд избушки. Старый деревянный забор снесли, заменив его металлическим, перекрыли крышу, воткнули новые окна, покрасили стены в ярко-желтый цвет. На одной из стен чья-то растущая из известного места рука коряво нарисовала масляной краской нечто, похожее на подсолнух. Цент решил, что творчество принадлежит кисти Владика, и уже хотел грянуть язвительной критикой, но оказалось, что художницей выступила Маринка. Пришлось усилить градус язвительности.

– Красиво, да? – выспрашивала макака. – Это я сама нарисовала.

– На подсолнух похоже, – кивнул Цент. – Было время на них насмотреться, пока ждала клиентов на обочине.

Маринка люто глянула на Цента, и тот в один миг все понял – Владик ни ухом, ни рылом, чем занималась его невеста в недавнем прошлом. О, это был шанс! Это было даже круче, чем замучить очкарика в застенках и утопить Маринку в нужнике. Цент понял, что не упустит данную богом возможность загубить личную жизнь ненавистной макаке и ввергнуть очкарика в пучину моральных страданий. Владик должен узнать правду. Но не сейчас. Следует выждать, выбрать самый благоприятный для этого момент, так чтобы градус страданий несостоявшейся супружеской пары был наивысшим.