В комнате ожидания, кроме меня, сидит рабочий-строитель, прижимающий к груди руку в окровавленной повязке, и убитая горем семья из трех человек, глава которой держит на руках плачущего ребенка.

Женщина в регистратуре поднимает голову от бумаг. Несмотря на поздний час, взгляд у нее удивительно ясный.

– Чем могу помочь? – спрашивает она через плексигласовую перегородку.

Что сказать, как объяснить свои проблемы? Об этом я почему-то не подумал и теперь растерянно молчу.

– Вы попали в аварию? – спрашивает женщина.

– Нет.

– У вас царапины и синяки на лице.

– Я нездоров.

– Что вы имеете в виду?

– Думаю, мне нужно поговорить с кем-то.

– Вы – бездомный?

– Нет.

– Где ваша семья?

– Не знаю.

Служащая больницы окидывает меня профессиональным взглядом, быстрым и оценивающим.

– Ваше имя, сэр?

– Джейсон.

– Минутку.

Женщина поднимается со стула и исчезает за углом.

Секунд через тридцать звенит зуммер, и дверь за ее рабочим местом со щелчком открывается.

Служащая улыбается:

– Идемте со мной.

Она ведет меня в смотровой кабинет.

– Сейчас к вам придут.

Дверь за ней закрывается. Я сажусь за стол и закрываю глаза от яркого света. Усталость давит на плечи.

Голова опускается…

Я засыпаю…

Дверь открывается.

В комнату входит молодой, плотного сложения доктор с планшетом. Его сопровождает медсестра – крашеная блондинка в синем халате. Усталость висит у нее на шее тяжким жерновом, что неудивительно, учитывая поздний час.

– Вы – Джейсон? – спрашивает врач, не предлагая руки и даже не пытаясь скрыть хмурого безразличия.

Я киваю.

– Фамилия?

Я медлю с ответом, не решаясь раскрыться. Хотя если все дело в опухоли или в чем-то еще, что нарушает умственную деятельность и искажает восприятие мира, то лучше ничего не скрывать.

– Дессен, – отвечаю я в конце концов.

Медик записывает мою фамилию в приемный формуляр. По крайней мере, я так полагаю.

– Я – доктор Рэндольф, врач-ординатор. Что привело вас сегодня в службу экстренной медицинской помощи? – спрашивает врач.

– Мне кажется, у меня что-то не то с головой. Вроде опухоли или чего-то в этом роде.

– Почему вы так думаете?

– Некоторые вещи не такие, какими должны быть.

– О’кей. Можете объяснить подробнее?

– Я… Хорошо. Это может показаться вам безумием, но имейте в виду, что я и сам это понимаю.

Доктор отрывается от планшета и смотрит на меня.

– Мой дом – не мой дом. Там нет моей семьи. В нем все другое… все более качественное, обновленное и…

– Но адрес тот же?

– Да, тот же.

– То есть вы хотите сказать, что внутри он другой, но снаружи прежний? – Рэндольф разговаривает со мной, как с ребенком.

– Да.

– Джейсон, откуда у вас эти царапины и синяки на лице? Грязь на одежде?

– За мной гнались.

Говорить это не следовало, но я устал и не в состоянии фильтровать информацию. Со стороны я, должно быть, выгляжу совершенным безумцем.

– Гнались? – переспрашивает врач.

– Да.

– Кто за вами гнался?

– Не знаю.

– А почему они преследовали вас?

– Потому что… это сложно.

Как и та женщина в регистратуре, медик бросает на меня оценивающий, скептический, но профессиональный взгляд. Почти неуловимый.

– Вы принимали сегодня наркотики или алкоголь? – спрашивает доктор Рэндольф.

– Немного вина, потом виски, но это было несколько часов назад.

– Еще раз – извините, смена долгая: но почему вы решили, что у вас что-то не так с головой?

– Потому что последние восемь часов моей жизни совершенно противоречат здравому смыслу. Я ощущаю все как реальное, но такого не может быть.

– У вас были травмы головы?

– Нет. Хотя… Думаю, кто-то ударил меня по затылку. Трогать до сих пор больно.

– Кто вас ударил?

– Не могу сказать… не уверен. Я сейчас во многом не уверен.