Он обратился к Сантини: «Томмазо, с этого момента ты назначаешься и получаешь звание Решателя, но ты еще не готов, твой учитель не успел завершить твою подготовку. Итак, твое обучение будет завершено мастером Джованни Сантини, братом твоего деда».

«Братом Паскуале? – спросил удивленно Сантини. – Возможно, это ошибка, я забочусь о Брате Паскуале, он … старый!»

«Да, он старый, как ты непочтительно говоришь, но он знает, как завершить твою подготовку, – ответил Виллот. – Томмазо, дело заключается в том, что ты не знаешь, что Джованни или Брат Паскуале тоже был Решателем, одним из лучших, единственным, кто смог уйти в отставку. Он знает свое дело, он сам тебе все расскажет».

Государственный Секретарь попросил Папу разрешения войти специально приглашенного Джованни Сантини. Проворный монах был взволнован, он не входил в Ватикан уже много лет, но еще больше его волновало назначение Решателем многообещающего и молодого племянника. Он опустился на колени перед Папой и поцеловал его Кольцо, Папа не хотел этого, но тот сделал это без каких-либо усилий. С той же ловкостью он выпрямился, демонстрируя силу. Приветствовав Государственного Секретаря, расположился рядом с Сантини.

«Мне сообщили, Ваше Превосходительство, что вы сами были Решателем?» – спросил Папа Брата Паскуале.

Решатель мог претендовать на звание Превосходительства, как Епископы или Монсеньоры, за заслуги и служения, оказанные в пользу Папы, так называемые военные или оружейные заслуги. Но молодой Сантини еще не знал об этом, поэтому он молчал и усваивал каждое слово.

«Да, Ваше Святейшество, – ответил монах, – с тридцати семи до шестидесяти девяти».

«Хорошо! Я убедился в великих ваших делах, – подтвердил Понтифик, а затем спросил. – «Чувствуете ли вы готовность завершить подготовку Томмазо?»

Монах кивнул с сияющими глазами, это задание почитал сверх меры. Будучи избранным для деликатной задачи, он вернулся обратно на двадцать лет.

Государственный Секретарь заключил: «Решатель, Бог поможет тебе в задачах, которые ждут тебя. Ты вверяешься мастеру Джованни Сантини на необходимое время и до тех пор, пока он сам не решит, что ты будешь готов. Одновременно будет помогать тебе в команде Совета, и это всегда будет он, будет указывать тебе на то, что будет поддерживать тебя в случаях индульгенции. Знай, что индульгенция простит каждый твой грех, но это не твоя совесть, тебе нужно найти духовного учителя и духовника. У тебя есть кто-то на уме?».

У Сантини не было сомнений: «Если Брат Паскуале согласится стать моим духовником и духовным отцом, я буду счастлив, горд и польщен».

Сантини поклонился пожилому монаху: Решателю прежних времен.

Прошло девять месяцев со дня оплодотворения, и команда профессора Каллегаро была готова через несколько дней принять роды. Девушка была закрыта в стерильной комнате и не выходила все это время. Родители рассказывали всем, что Паола уехала в Канаду учиться и проводить исследования. Беременность была ужасной, постоянная пульсирующая боль и тошнота были настолько жестокими, что девушка с нетерпением ждала, когда все закончится. Даже опасность возможной смерти от родов, которую не исключал профессор, была бы с безмятежностью принята девушкой, которая больше не могла выносить эти мучения. Когда начались первые схватки, Паоле казалось, что это освобождение, но это была самая интенсивная боль предыдущих долгих девяти месяцев, эта боль была ничто по сравнению с тем, что она уже испытала, это был конец мучений, которые продолжались слишком. Она прокляла тот день, когда решилась пройти этот эксперимент, то, что она могла даже умереть, больше не заботило ее, и самое главное, она не хотела ребенка, которого рожала; она не хотела, что бы он родился, и что самое главное что бы он был. Она подверглась эксперименту с энтузиазмом, с уверенностью и убеждением, но этот неспокойный плод, странное чувство того, что в утробе было бесчеловечным существом или, возможно, просто идея о том, кто его отец, заставила ее почти сразу передумать. Она также знала, что не может отступать, и если смерть не придет с родами, она сама найдет ее: она не могла позволить себе остаться жить с мыслью об ошибке и ужасе, который она совершила. Муки продолжались, роды подходили к эпилогу, схватки были все чаще и чаще. Она орала от боли, роды отражали обличие того, что она носила в утробе, плод не хотел ожидать времени, продиктованного природой. Родовой канал был открыт всего на несколько сантиметров, обычно схватки должны были продолжаться еще шесть-семь часов, но мучительная боль и сила сокращений, вышедшие из-под контроля измерительного оборудования, указывали, что больше нельзя терять времени. Профессор Каллегаро решился на кесарево сечение; в противном случае, молодая женщина будет мертва из-за серьезных разрывов и потери крови. Команда профессора поспешила перевести Паолу в операционную, когда произошло страшное и непоправимое: ребенок родился независимо от всех прогнозов. Паола упала в обморок, кровь сочилась обильно, погруженный в алую жидкость, выскочил ребенок.