Одним движением сую «Легенды и Мифы Древней Греции» деду под подушку, тут тусклый свет, может, мама не заметила?

Мама говорит очень громким шёпотом, делая вид, будто старается говорить тихо:

– Что, совсем с ума сошли?! Вы не видите, который час?! Или ваши часы по-другому идут? Что за беседы такие полуночные, я не знаю!?

Деда достаёт из ящика таблетки и суёт их мне в потную ладонь:

– Вот голова у ребёнка болит. Пришла попросить лекарство.

– Пустая голова, от того и болит! – Мама крутит пальцем у своего виска, – Я вижу, у тебя слишком много свободного времени, ни черта не делаешь, не устаёшь и уснуть не можешь. Чтоб сегодня же написала мне сочинение «Творчество Алексея Толстого второй половины двадцатых годов», а я проверю, что ты там понапишешь, и почему твоя голова болела. Всё? Таблетку тебе дали? Пошла отсюда.

Мама, презрительно фыркнув, первая выходит с застеклённого балкона.

– Деда, спокойной ночи, – я выплёвываю таблетку в руку и обнимаю своего дедушку.

– Спокойной ночи, пулим…

У нас в школе переменка. На улице визг счастья. Дети играют, прыгают через скакалку, мальчишки устраивают «куча мала». Я тоже умею через скакалку, но это слишком смешит детей, поэтому я сижу в пионерской комнате под портретом Ильича с героями – пионерами в деревянных рамках и, раскатав по полу красный ситец, пишу на нём широкими плакатными перьями: «Да здравствует 8 Марта!». Обещала завучу, вот теперь и ползаю по полу на коленях, выводя белые буквы на кумаче. Кроме меня здесь шкаф с книгами, стенды с героями Отечественной войны и мой любимый, нарисованный цветными карандашами «ядерный взрыв» около ящика с песком. Над ящиком два треугольных красных ведра и огнетушитель. Я всегда думала: почему вёдра треугольные? Тогда мне Лилия Шалвовна и объяснила, будто у вёдер дно острое, чтоб в случае пожара на землю их не ставили, не ротозейничали, а носили воду и заливали огонь. В центре пионерской комнаты на стене висит Знамя школы из красного бархата, два барабана – один дырявый, и пионерский горн.

– Вот ты где! А я тебя по всей школе ищу.

Мерка пришла! Я всегда рада её видеть.

– А чего так зубной пастой воняет? – Она смешно водит носом влево и вправо.

– Так я ею пишу, вот сказано на тюбике: «Апельсиновая зубная паста». Развожу в воде и пишу.

– Ну, пиши. Я пришла тебе сообщить… Ладно, ты никому не скажешь?

Отрываюсь от срочной работы, удивлённо смотрю прямо Мери в глаза.

– Прости, пошутила. Слушай, ты про «свадьбу» 25 Марта, помнишь вообще? Ну, День Освобождения Греции! Ну? Ну «свадьба»? Ну? Там будут…

– Что «ну»!? Помню, естественно! – Буква «Р» вышла кривая, – что «будут»!? Как ты любишь тянуть резину. Что «будут»? Будут конфеты раздавать?

– При чём тут «раздавать»!? На «свадьбе»… будут… настоящие греки из самой Греции!

Я роняю перо, и оно катится по столу, оставляя пятна зубной пасты на красном ситце.

– Совсем, совсем настоящие?! Прямо из Греции?! Ого! Наверное, похожи на Олимпийских Богов, как античные герои, да? – Какое уж теперь 8 Марта и транспаранты, если греки приезжают?!

– Э-э-э, проснись… те давно умерли. Обычные, простые греки, которые едят в обед макароны, но, возможно, они и красивые, танцоры приедут. С тобой всё ясно… Ты до какой страницы дочитала?!

– При чём тут «страница»!?

– При том, что ещё вчера у тебя с головой всё было нормально. Ладно, дописывай, я пошла, вечером встретимся

– Вечером не могу. Мама сказала, что я должна написать сочинение «Творчество Алексея Толстого второй половины двадцатых годов» и она проверит.

– А-а-а… ну-ну… пиши-пиши. Я бы с удовольствием взглянула на тебя, когда «творчество Алексея Толстого» тебе ну о-о-чень пригодится…