— Вы знакомы с гражданином Храмовым, Егором Алексеевичем?

— Да…

— Он имел неосторожность указать вас опекуном.

— Чего?! — едва не роняю разбитую бутылку.

— Ознакомьтесь. И подпишите. Если вы, конечно, дееспособны и вменяемы… в чем я начинаю сомневаться, — цедит, опасливо поглядывая на острое горлышко — розочку, в которую превратилась бутылка дорогого шампанского.

— Он дееспособен и трезв! Гарантирую и поручаюсь за него, — вступает Даниил, закрывая «оружие» в моих руках. — Самый надежный человек из всех возможных. Просто он в отпуск собрался. Вот, по традиции мы и пошли… ну знаете, поливать борт… как корабль, когда на воду спускают. А мы сами ни-ни. Как стекло! Можем дыхнуть куда надо.

— Достаточно, молодой человек, — обрывает и повторяет, как заезженная пластинка. — Ознакомьтесь. И подпишите.

Беру у нее из рук сомнительную бумажку и пробегаюсь глазами. Так и есть. Егор, видимо, сошел с ума…

— Могу я узнать, что с моим другом? У ребенка есть отец и мать, я не имею к нему никакого отношения.

— Егор Алексеевич умер на прошлой неделе. А мать девочки погибла в автомобильной катастрофе еще полтора года назад.

Сжимаю зубы. А ведь он говорил, что женился. Я поздравил его и не спросил про Наташу… Гордый. Черт! Мы же с ним так давно не виделись, и я ничего о нем не знал.

— А новая жена? Еще родственники? Есть хоть кто-нибудь?! — перебираю в уме.

— Маргарита Храмова под следствием по подозрению. Есть еще одна дочь, но она находится заграницей и… признаться честно, ей самой нужен опекун. Но если вы с ней договоритесь…

Малышка тем временем просыпается и начинает барабанить ногами по коляске, привлекая внимание. Женщина поднимает козырек, и я вижу маленькую копию Наташки, жены Егора. Зеленые глаза на пол лица и волнистые черные волосы. Боль пронзает сердце, но лишь на мгновение.

— Что будет с ребенком, если я откажусь?

— Ее определят в детский дом до выяснения. Если сестра не оформит опекунство вместо вас, то ребенку будут искать новую семью. Все это время она будет в детском доме. Если вы откажетесь, то Амалия, скорее всего, вообще никогда не вернется в семью.

— Почему вы так говорите? — малышка выглядит вполне здоровой и даже улыбается, протягивая руки. Наверное, хочет вылезти из коляски.

— У нее есть небольшие отклонения в развитии, но это поправимо при должном уходе и занятиях. Ей требуется повышенное внимание и много любви и тепла. Вы сможете ей дать все это?

— Вы сами как думаете?! — не выдерживаю. Какой-то абсурд! Я ничего не понимаю и, скорее всего, это все мне снится.

— Я никак не думаю, поэтому спрашиваю вас.

— Вов, на пару слов, — Даня оттаскивает меня в сторонку.

— Что?! — бросаю на него убийственный взгляд.

— Ее нельзя в детдом. Она такая маленькая… кто там с ней будет заниматься? Ребенок останется инвалидом и все…

— И что ты предлагаешь?!

— Возьми ее себе. На время. Там же есть еще какая-то… девушка. Вдруг она адекватная? Вернется домой и пусть себе сестру забирает. Передашь ребенка ей и будешь свободен.

— Ты в своем уме? Что я делать-то с ней буду?!

— Няню наймешь.

— А отпуск?!

— Ну... Кошку же ты взял…

— Она же, черт возьми, не кошка! Это ребенок! Живой! — повышаю голос на Даниила. И тут же жалею. Он-то уж точно ни в чем не виноват, а мне надо сохранять спокойствие. Но в голове включается сирена. Дети — это не то, что мне сейчас нужно.

Молча выражаюсь самыми нецензурными словами. При мысли, что мне предстоит отложить поездку и разгребать чужие дела, настроение окончательно портится. И хотя лицо не выражает ничего, кроме равнодушного спокойствия — профессиональная выдержка делает свое дело, в душе от моего самообладания не остается и следа.