Вот черт, подумал он, внутренне усмехнувшись, кто бы мог подумать, что я приму столь деятельное участие в предвыборной кампании американского президента? Да нет, это, собственно, вовсе не так; я просто выстраиваю американский аспект моей собственной кампании и не более того.

А авторитетному журналисту-обозревателю накидать намеков, всяких недоговоренностей и вещей типа: «Мы в России удивляемся, глядя, как тут у вас…» – ну и что-нибудь этакое.

Да, вот именно так. Кстати, о нас в России: Гречин предупрежден, не позвонить ли еще и на «Шахматный» канал?

Позвонил; но не дозвонился: главный редактор «Шахматного» был где-то вне зоны приема, а где – на канале никто не знал. Ладно, время еще есть.

Теперь, пожалуй, можно и действительно отдохнуть. Все же столько времени в самолете, да и смена поясов влияет – дома я сейчас, вернее всего, спал бы… Где я здесь буду спать?

Стоя перед кроватью, он сладко потянулся. Приятное это занятие прервал телефон.

– Отдохнули?

Это Столбовиц.

– Наилучшим образом, благодарю вас.

– Хорошо. Я сейчас лечу к вам. Приготовьтесь: удалось договориться о встрече – только-только успеем долететь.

– С обозревателем?

– С генералами. Так что вооружитесь до зубов. На ту же тему, что со мной: небесное тело, соглашение и ракеты. Итак – через двадцать минут на площадке.

Приезжий рысцой протрусил в ванную. Душ сейчас был как раз кстати.

Минич положил трубку и удивленно сказал Джине:

– А говорят, что чудес не бывает.

– Ну, что он сказал?

– Прямо невероятно. Я думал, что он меня пошлет…

– Что ты думал, я знаю. А он что?

– Я просто ушам не поверил: прошло на ура. Он, мне показалось, в дикий восторг пришел – словно ждал именно чего-то такого. Сразу же дал «добро», сказал, чтобы я не хватал себя за руки – места даст столько, сколько потребуется, и попросил сделать все так быстро, как только могу, – и сразу же к нему, не в отдел, а прямо.

– Замечательно. Я рада за тебя.

– Спасибо.

– Больше он ничего не сказал?

– Строго-настрого предупредил, чтобы никому ни полслова, а то кто-нибудь другой подсуетится и перехватит. Сказал, что такой гвоздь непростительно было бы уступить даже родному отцу.

– Разве об этом нужно специально предупреждать?

– Да нет – все и так прекрасно понимают. Скорее, он слишком уж взволновался, по-моему. Может, просто устал – день был длинный.

– Может быть, – сказала Джина задумчиво. – Хотя… что-то не очень хорошие у меня предчувствия. Знаешь что? Давай-ка поскорее уедем отсюда.

Но Минич, чье настроение после разговора с Гречиным резко улучшилось, предпочел бы другой вариант:

– Темно уже, дорога нелегкая, и устал я, откровенно говоря. Лучше бы задержаться тут до утра? Чем плохая идея?

Он встал, подошел к Джине сзади, положил ладони ей на плечи, тем самым договаривая то, что не было высказано в словах.

Джина не стала высвобождаться из его рук. Но покачала головой:

– Слишком рано расслабляться.

– Послушай… Останемся.

– Нет. – Только теперь она повела плечами, сбрасывая его ладони. Встала.

Но у него уже вступило в голову. И не только.

– Так, значит? А с Люцианом спала. Я что – хуже?

И подумал: сейчас даст по морде.

Но она вроде бы не обиделась. Не очень понятно усмехнулась:

– Я и с другими спала, к твоему сведению. Вот такая. И греха в этом не вижу: никого не обманывала и денег не брала. Ну и что?

– Да нет… – пробормотал Минич, опешив. – Ничего…

– Я не против твоей… идеи. Но не сейчас и не здесь. Не в доме Люциана, понятно?

– Когда же? Где? – Миничу уже казалось, что он хочет эту женщину – всерьез и надолго, и даже – давно, хотя последнее было и вовсе нелепым. Такое приключалось с ним не впервые, но каждый раз он переживал все заново. – Может быть, тебя смущает, что Люциан умер? Он не обиделся бы, поверь мне… – И он снова протянул руки, чтобы обнять ее.