Вот так, не мучаясь, обрывать бы непозволительное…

К зиме мы расстались. На последнюю сессию в ЛВИМУ отбыть приспело. Попросил меня дождаться. Серёга улыбчиво обещал.

В середине житья то в гостинице на Двинской, то у питерской Татьяны узнал, что родимый «лес» в порту. Залетаю, предвкушая радость увидеть знакомые лица. Cпускаюсь в коридор мотористов – он навстречу.

– О, Виктор!

Так какой-нибудь лейб-атаманец приветствовал прибывшего в полк товарища. Истинно верная казацкая кровушка текла в нём.

Хорошо посидели. С отогретой душой сошёл с трапа в кажущийся там остервенелым десятиградусный балтийский морозец…

После диплома ещё отпуск отгулял. Только к осени попал на привычный борт. Сергей тут. Здорово!

Отношения немного осложнились, раз я на палубу выше переселился. Если случалось работу ему дать, неловкость испытывал. А он, величая меня по батюшке, расплывался в невольной улыбке. Хитрый дед ведал о вреде панибратства, потому на «детскую» определил другого моториста…

Даже в городе осень лирична. Тёплый денёк без тучек. Мы на виду будущей Соборной площади. Вот-вот отойдём. Доски медового цвета с каравана источают грусть. Статная модная женщина с ребёнком прогуливаются по причалу. Мальчишечка чуть топать научился. Ростик перекрывает мамины дефицитные сапожки. Он ищет глазёнками папу и теряется от огромности теплохода.

У Сержа на сердце лучшие чувства:

– Мой-то уже ходит! Даёт донской-севернОй!

Тут буксир, оттягивая судно, киношно меняет нам ракурс. «Бурмейстер» ожил. Причал заменяется видом моста. Отрываемся от планширя фальшборта под впечатлениями: он – личного счастья, я – от радости за него.

Рейсы стали давать на «коротком плече». Рекомендовали ходить шхерами. Что это не к добру, никто не просёк. Даже признанный спец по всяким непоняткам матрос Вовка Пивнев. СМИ-обслуга верещала о социализме с гуманным лицом, перестройке. По наивности решили: нас жалеют, берегут от штормов.

Под защитой Лофотен, конечно, классно. С одной стороны скалистые горы в снежных шапках, с другой – зелёные луга, нарядные домики. Воочию сквозили мы под высокими мостами, не задевая их мачтами. При солнце шхеры – как могучая волшебная река в редкостной оправе. Недаром личности с местом в истории любили там отдыхать. К примеру, кайзер Вильгельм захаживал на императорской яхте «Гогенцоллерн». Даже перед войной себе в этом удовольствии не отказал. Жалко, что с тех мостов на него ничего не упало.

Подобное для меня едва не состоялось. Но сначала надо увязать норвежских лоцманов, пардон, с тараканами.

Важные от королевской службы, парой поднимались на борт и после части пути сдавали проводку другим. На старых «поляках» имелась каюта, где они могли поочерёдно отдыхать. Само собой, полное русское радушие, преподнесённое в анекдоте из жизни: «Мистер пайлот, плиз колбаска». В люксе, к их потрясению, водились невиданные усатые существа, борьба с которыми велась, да те побеждали феноменальной живучестью. Так обстояло по первому разу.

Перед выходом из шхер катер подваливает. Лоцманы выходят к трапу. Чёрные макинтоши, фуражки с форсом, как у одесситов. На лицах брезгливое превосходство. А сами так из себя, невзрачные. В оный момент с Серёгой сидели в моей каюте, близкой к действу. Дёрнуло нас выйти поглазеть. Который меньше кривился, на Сергея показывает. Мол, смотри, каков моряк! И действительно. Прислонившийся к вертикали надстройки был отточенно типажен, как голливудский Ретт Батлер.

– Руссэре арь вель ике грисер (не такие уж русские свиньи), – обломился и второй.

Чужие мужики выражение лиц поставили на нейтралку. С тем и отбыли.