Скучно, бедно текла их жизнь. Дядя полярника давно ушёл на небесный смотр непонятно в каких регалиях. Остались лишь женщины. И вот приходит к ним как-то письмо из Ревеля (Таллина) от дальней по родству Нины Молчанюк. В строчках – шок. Незадолго до войны, в 1938–1939 годах, в буржуазной Риге гостила Ерминия Брусилова с ребёнком.

«На мой переспрос тёти, как Ермина Брусилова? Это та самая Эрмина?» – тётя Саша ответила: «Ну да, та самая».

И далее узнали они, что первенец Мимы учится в Брюссельском университете. Стипендией не обойдён по извинительной несостоятельности родителей. Мягкая упаковка причины – сирота. Сами же супруги живут где-то на юге Франции. (Подальше от соотечественников в изгнании, не чтящих запятнанную генералом родовитую фамилию. А как иначе?! Каждодневно стыдиться за изменника и ославившую его подпись под воззванием к бывшим офицерам пройти регистрацию?

Почти все, кто поверил, с оной не вернулись. Образчик этого – сотворённая чекистами бойня в киевском театре).

Держал ревельское письмо в руках и поделился фактом известный историк полярных тем М.А. Чванов.

Подозрительно появляется на Западе книга «В полярных льдах, или Дневник Ивонны Шарпантье». На её страницах не без таланта описано многое, что совпадает с реальной «Святой Анной». Главными по остроте сюжета стали дни и месяцы после ухода части команды. Кончается роман тем, что оставшаяся одна среди умерших героиня кладёт рукопись в непромокаемый мешок и доверяет его ледовой почте. Концовка великолепна, представляет классически исполненный приём. Браво, Ерминия! Только вот издаться без средств и имени в литературе – дело фантазийное.

Находится беллетрист Рене Гузи, пописывающий в приключенческом жанре. Мэтр прекраснодушно соглашается выпустить предложенное под своим именем.

А рождалась рукопись, допустим, в Байонне (легче представить, бывал).

В белом домике с прорезями ставен от солнца рядом с милой Мимой сидел в качалке седой её капитан. Сохранён не от смерти во льдах, а от потом случившегося. Избавленный заживо гореть в крейсерской топке, когда взбесились от свободы братишки. От молитвы про себя у края расстрельной ямы. От подкошенности всё той же пулей-дурой в корниловской цепи под Екатеринодаром. Богу лишь ведомо, сколько можно привести тут российских вариантов. Ведь такие присяге не изменяют и чести за пайки не продают.

Дочери и племяннице генералов и сыну начальника Морского Генштаба для советской историографии лучше было пропасть. И для самих героев полярной саги молчать спокойней. Отменно хорошо для академика Визе. Изучая судовой журнал с координатами дрейфа в тёплом, уютном кабинете, он увидел нечто. Какая-то сила начала отбрасывать судно влево от почти строгой линии на север. Это могло означать только одно: «Святая Анна» огибала близкую сушу. Так остров Ерминии стал островом Визе. Он, знавший много тонкостей мира белого безмолвия, напишет, облегчая совесть: «Вероятнее всего, «Святая Анна» была раздавлена льдами и затонула, а люди погибли от холода и голода». Так вот просто, истинно по-академически.

И Альбанова устраивал подобный исход. Только долго радоваться, что вывернулся, не пришлось. Где-то на северах вскоре то ли умер, то ли погиб. Но Валерьян всегда просчитывал ходы. Для потомков успел написать, как он всех их, замёрзших, жалеет.

О людях всё. Что же о корабле? Рискну предположить: всё так и случилось. Уцелевшая полярница попала в Архангельск. То, что кромсал плавкран, местные старики и проинформированное начальство называли «Святой Анной». Та шхуна была уникумом в своём классе, сомневаться в этом не приходилось. На Севере нашем ни до 1917-го, ни после похожей не было. Ту, на которую думали, правильнее назвать баркентиной.