Идет 1966-й год. Моя первая работа, студента 2-го курса факультета журналистики МГУ, в молодежной программе Центрального телевидения «Мир и молодежь». Готовила программу и вела ее выпускница МГИМО Лена Васильева, впоследствии Журавлева. В день эфира, а эфир тогда шел живьем, не в записи, выбросили какой-то сюжет по цензурным соображениям. Лена в панике. В программе образовалась дыра в 7 минут. Что-то снимать, что-то где-то доставать было уже поздно. До эфира оставались считанные часы.

И тут я вспомнил, что когда я заканчивал свой сюжет в нашу программу, в соседней монтажной коллеги из международной редакции тоже заканчивали монтаж большой часовой программы о партизанах Колумбии. Лена бросилась к ним за помощью. Те ни в какую. Ни кадра, ни полкадра. А время идет…

Последний акт этой драмы проходил на пятом этаже 4-го корпуса на Шаболовке, в монтажном цехе. В момент самого полного и глубокого отчаяния, смотрю, мимо нас монтажницы тащат две корзины, битком набитые «срезками» колумбийских партизан. Как-никак я работал на прямом эфире, и реакция сработала мгновенно. Я тут же предложил девчонкам в обмен на их полные корзины две наши пустые. Обмен, да еще скрепленный плиткой шоколада, состоялся. Тут уже «врубилась» и Васильева. Лена побежала в международную редакцию договариваться об анонсе их программы из «срезок». Что можно сделать из «срезок», каких-то совершенно пустых планов, выброшенных за ненадобностью? «Валяйте и ваяйте», – ответили мэтры. В монтажной закипела работа. Хорошо помню, из соседней аппаратной доносились бодрые фрагменты из тогдашнего шлягера Пахмутовой: «Мы и в жизни сумеем руду дорогую добывать из породы пустой…» Звучало, правда, «отличить», но мне показалось – добывать. До эфира оставалось два часа, до моего сюжета – два с половиной. Через два часа двадцать пять минут я сломя голову помчался в кинопроекционную. Только успели зарядить кинопленку в проектор – и в эфир.

Скандал разгорелся на следующий день, когда международники сдавали свою программу тогдашнему руководителю Гостелерадио СССР. Он посмотрел и сказал, что, по его мнению, анонс оказался лучше передачи. Вот тогда я и услышал впервые: «Наглый фраер хуже танка». И тогда же я получил свой первый урок насчет краткости, которая, говорят, сестра таланта и… мачеха гонорара. На гонорар за свой героический подвиг я купил две бутылки водки и две банки бычков в томатном соусе, чем и отпраздновали очередную победу на ниве эфирного искусства.

В 1966 году по поручению Московского горкома партии Ролан Антонович Быков снимал документальный фильм о московском ополчении. Эта работа была приурочена к 25-летию битвы за Москву. Я был «брошен» к нему в помощники. Вот тогда я и заразился от него поисками оригинальных решений, что впоследствии доставило мне много радости при решении различных творческих задач и много слез при сдаче готовой продукции многочисленным инстанциям. Но дело не в этом. Во время работы над фильмом Ролан Антонович много рассказывал о своем отце-ополченце. Отец его был еще участником гражданской войны, и не просто участником, а в передовом отряде партии, в ЧК. Позднее, когда я увидел фильм «Служили два товарища», я понял, что Быков там воспроизвел своего отца. После гражданской войны партия бросала его отца, как верного чекиста, на различные фронты народного хозяйства. Так он попал в конце концов на Одесскую киностудию. Ролан Антонович Быков с большим чувством юмора рассказывал о первых шагах его отца на идеологическом фронте. Старожилы еще помнят слова Ленина, висевшие в каждом кинотеатре: «Из всех искусств для нас важнейшим является кино». Итак, выходит отец на передовую этого важнейшего искусства, а там – полный штиль, тишина. «Вы почему не снимаете?» – спрашивает он работников Одесской киностудии. «Солнце не светит», – отвечают ему. На второй день солнце вроде засветило, но опять тишина. «А сегодня почему сидите?» – спрашивает он. «Море не играет», – следует ответ. На третий день отец Ролана Быкова вывешивает объявление: «До тех пор, пока солнце не будет светить, а море играть, зарплату не выдавать!» И сразу солнце засветило и море заиграло. Судя по всему, у батюшки Ролана Быкова здравого смысла, сдобренного хорошим народным юмором, было больше, чем фанатизма, что помогало ему одерживать победы и на этом фронте. К счастью, этот прагматизм и чувство юмора он в избытке передал своему сыну и еще кое-что вдобавок – безудержную, необузданную, фантанирующую фантазию, от которой многих режиссеров, имевших неосторожность приглашать актера Ролана Быкова, бросало в дрожь и трепет, а многим актерам режиссера Ролана Быкова давало возможность раскрывать совершенно неожиданные грани их таланта.