– Перестань врать! Тоже мне Нострадамус доморощенный, – с возмущением воскликнул директор, стукнув по столу кулаком.

В Олеге клокотала обида. Неужели все считают, что он способен на подлость? Ни у кого даже не возникло сомнения. Загнанный в угол, балансируя на грани отчаяния от своего бессилия что-либо доказать, он с вызовом посмотрел в глаза директору.

Радужки вдруг стали съёживаться, отступать перед чёрной бездной зрачков. Перед глазами у Олега потемнело, а потом возник голубой свет, будто день приходил на смену ночи. Чернота растворилась, и Олег устремился в эту голубизну, как в колодец.

Сквозь голубую пелену просачивались звуки.

Шум воды, текущей из крана. Женский голос.

«Я устала. Дай мне отдохнуть. Поговорим после».

В нём вскипает злость. Ему хочется ударить её по смазливой физиономии за всю боль, которую она ему причиняет. Она же просто издевается над ним. Таскается по ночам неизвестно где и даже не пытается соблюсти приличия и как-то объяснить своё отсутствие дома. Если она хотя бы что-то говорила в своё оправдание, чтобы он мог делать вид, что верит. Но она нарочно унижает его и смеётся над ним. У него чешутся руки дать ей пощечину, чтобы рот, накрашенный карминовой помадой, исказился в крике.

Его бьёт дрожь от переполняющего его гнева, но он сдерживается. Он не может унизиться до того, чтобы ударить женщину. Его кулак со всей силой впечатывается в стену.

Директор в задумчивости потирал виски. У парня, стоящего перед ним, был какой-то отрешённый взгляд, словно он видит нечто большее, чем остальные. Семён Маркович почувствовал себя не в своей тарелке, как будто выплыло наружу то, что он глубоко прятал от других. Ощущение было отвратительным, словно стоишь в публичном месте голый и нечем прикрыть наготу. Он никогда не испытывал ничего подобного. Неужели мальчишка обладает даром телепатии? Не может быть. Это просто расшалившиеся нервы и усталость от ежедневных скандалов, думал он, тщетно пытаясь избавиться от муторного осадка.

Наваждение прошло. Олег вернулся в реальный мир. Как прежде, после видений он ощущал слабость и лёгкую тошноту. Лоб покрыли бисерины пота.

«Он тоже это почувствовал», – понял Олег, глядя на директора.

Значит, ясновидение – не игра воображения. Он не знал, радоваться этому открытию или печалиться. Копаться в чужих мыслях оказалось страшно. В тот миг, когда он выпадал из реальности и между ним и другим человеком устанавливалась незримая связь, в сознании Олега словно открывался шлюз, и чужие обиды, злость, ненависть, разочарование бешеным потоком захлёстывали его.

Олег не переставал удивляться, насколько фасад отличается от того, что скрыто у человека в душе. Он никогда бы не подумал, что деспотичный, самоуверенный Дядя Сэм обыкновенный подкаблучник, которому открыто изменяет жена.

Воцарившуюся на несколько мгновений тишину нарушил участковый.

– Я заберу его в отделение. Там с ним поговорим.

– Да-да, – рассеянно кивнул директор.

Ему хотелось как можно скорее избавиться от нахального парня и забыть об этом деле.

Олег понимал, что упускает последний шанс доказать свою правоту, но решил, что лучше промолчать. Вряд ли директору понравится, если он во всеуслышание расскажет о только что привидевшейся сцене.

– Зачем в отделение? Я ничего не сделал. Я не виноват, – запротестовал Олег.

– Если не виноват, отпустим. А пока ты обвиняешься в организации разбойного нападения с целью нанесения тяжких увечий, – сказал участковый.

Олег не верил своим ушам. Что это? Дикая шутка? Кошмарный сон? Подобного не могло происходить наяву. А в мозгу опухолью зрела мысль: «Что если меня в самом деле посадят в тюрьму?»