Слова «киянки» и «кайло» вдруг показались Гоогельштейну неприличными, он покраснел, но продолжил двигаться, выкрикивая:

– Платить им нужно будет по факту сделанной работы! В этом был бы огромный смысл. Планета Земля смогла бы сэкономить много денег, ибо никогда… и ни одному из них… а кроме того… по сути бессмысленным людям… представился бы случай заняться хоть каким-то делом…

Девушка, к которой угрожающим и малопонятным образом приближался профессор, побледнела, слегка покачиваясь на высоких каблуках, как кобра перед прыжком, и всей аудитории на мгновение передался порождённый несоответствием ситуации и привычному здравому смыслу холод, который не чувствовал пока только профессор. Время замерло. Подлетев к девушке, Гоогельштейн вдруг осознал всю трагикомичность ситуации – что-то не так с этим вопросом, и с этой девушкой что-то не так…

Он посмотрел в её длинные и совершенно спокойные египетские глаза, чётко обведённые тушью, и что-то неведомое вдруг открылось ему. Прозвенел звонок. Ситуация мгновенно разрядилась, студенты как ни в чём не бывало зашевелились, собирая вещи. Странное мгновение словно бы тут же забылось. Но только не для профессора и не для девушки, которая передала ему послание богов. Послание как гвоздь влетело в голову профессора, как огромный метеорит, пробивший атмосферу. Послание состояло из одного только слова. И это слово было – «пора», считанное профессором философии Гоогельштейном, не понаслышке знакомым с Египтом, как «по-РА», вдруг понятное полностью и одновременно загадочное и ёмкое, как Вселенная. Профессор странно улыбнулся, кивнул головой и объявил окончание пары. «Ко-РА-н», «То-РА», «Са-РА», «Аб-РА-м», «РА-й», «РА-win»… – закрутилась в голове у профессора странная нечеловеческая Логика, придавив его к стулу. Он сел и, не обращая внимания на уходящих студентов, стал записывать длинный перечень слов с корнем «РА», как инструкцию, удивляясь, что большинство из этих слов – русские.

В годовщину колонизации Терры под заунывное завывание дудки змеелова два приятеля покуривали табак, доставленный кораблём с 38 участка. Зелёный алкогольный напиток, налитый в стеклянный кривоватый сосуд, смиренно ожидал приговора. Вся обстановка «Утехи» из деревьев большого размера, неизвестно кем сложенных в простые конструкции, где геометрия не имела никакого смысла, была любима обоими. Змеелов убеждал змею извиваться личным примером, вздрагивало пламя светильников, дребезжали деревянные колокольчики, шторы шелестели от лёгкого влажного ветра, покачивались узкие бёдра танцовщицы, – и всё это расслабляло привыкших к строгой дисциплине друзей.

Приятели выбрались на окраину цивилизации, в опасную буферную зону, за пределами которой находиться было ещё опасней из-за воинственных диких племён и очень хищных зверей, которых не слишком обдуманно развели генетики в очень далёком прошлом, когда люди были ещё сильней и опасней созданных ими тварей. Всё было очень просто и естественно тут, все было таким непохожим на ускоренно деградирующий мир, из которого они были родом, но эта простота и манила их сюда.

Здесь можно было получить все удовольствия, от которых Цивилизация отвыкала тысячелетиями и до которых была всё так же безумно охоча, жадно желая того, чем дикари владели в избытке, – простых отношений, грубого секса, выпивки, охоты и кровавых разборок. Всё это было запрещено Высшим Законом, но и без закона на такую жизнь у большинства цивилизованных не хватило бы сейчас духа. Всё, чего ожидали Верховные от этой планеты, у приятелей уже было. Маленький горный мастер что-то страстно говорил в ухо гиганту-программисту, состоящему из одних мускулов. Бог пошутил с ними, распределяя тела и профессии. Но в техногенные времена ни сила, ни её отсутствие не являлись ключевым фактором для выживания. Малыш Сэт уверенно управлял всеми роботами планеты, а мускулы Горина не мешали ему быть умнейшим из команды Бела. Бригада Сэта получила подряд на строительные работы на Терре, потому что не было лучшего специалиста в строительной отрасли, чем маленький Сэт, или Бугор – так своего бригадира называли подчинённые, и он не показывал, что обижается. Возможно, он и не обижался.