Головин не преминул расспросить Александра (Геру) про ящера, тот лишь сказал, что это был какой-то не местный ящер, «как бы импортный» или «с другого уровня», и что Гера с ним не мог справиться, хотя всех других побеждал.

– Я никогда не предавал Христа, – сообщил Александр, случайно включившись.

Добряка на консерву

Целую ночь новые друзья пили водку и чифирь, «пробивая сознание», но были удивительно трезвы и мыслили ясно. Александр ходил, как по камере, по маленькой бытовке, наматывая мысли на ноги, как он привык на зоне, – «мыслить ногами и чифирем». К концу ночи Головину казалось, что они сидят друг с другом в этой камере от самого рождения и собираются осуществить побег.

– А ты не пробовал сбежать? – спросил Головин.

– А зачем… всё равно поймают. Я организовал на зоне столярку, зарабатывал деньги и имел свободы, которым многие тут позавидуют, спасал людей, отговаривая их от побега, и честно отсидел от звонка до звонка. Бежали придурки, которых ловили и добавляли срок или убивали в побеге – обычно те, с кем они бежали. Ты знаешь, что в побег часто берут «консерву», кого намечено съесть, – плотного, глупого добряка, который несёт себя сам? Можно, я тебя буду называть Добряк? – Александр смотрел на нового друга оценивающе.

– Не слыхал, – ответил Головин новому другу, – пойду-ка я спать.

Головин пошёл в свой номер, а Александр лёг в сторожке.

Спасти детей

Головину снился большой корабль, скорее даже – здание на берегу, похожее на его завод, которое рушилось. Стены из шлакоблоков падали в воду. Стены рушились прямо на детей, а Головин нырял и спасал их, но детей было так много, что его обуяло отчаянье. Вместе с ним возникла его жена, которая также спасала детей, но спасателей не хватало, дети тонули. Головин закричал во сне так сильно, что проснулся сторож, который после трёх утра обычно дрых беспробудно до самой пересмены.

Миссия

Головин проснулся в 11 утра с удивительно чистой головой и понял, что новый друг стал для него основной темой дня и ночи, заданием, без которого его практическая жизнь была лишена смысла. Он осознал, что ему принесли задание, которое вкратце значило «спасать детей», – каких детей и от кого, ещё было ему непонятно. Но Головин, всегда мыслящий глобально, был склонен думать, что «всех» и «ото всего», и в нетерпении ждал пробуждения Александра для дальнейшего понимания своей миссии.

Горин, уходя от Баала, ругнулся: сколько ещё заданий в голове этого человека, и почему ему не живётся спокойно? Подумав ещё минуту, он успокоился, понимая, что так же жадно хочет эту Землю, как и Баал, и полетел к Хетти.

– Ты ещё не спишь, девочка? – спросил он на взлёте. Хетти работала над Сарай, и эта работа надолго, Горин знал это, но от усталости не сообразил, что бы ещё спросить. – Нет? Я лечу, не засыпай.

– Хорошо, мой принц, – ответила Хетти устало. В её сегодняшнем плане была пересадка молодых органов Сарай, она уже начинала операцию. Рядом с Сарай на столе лежала молодая девица из дикарей, подключённая к аппаратам. Хетти подобрала её по многим параметрам соответствия – девица была крупная, как Сарай, лет шестнадцати, здоровая и красивая, и подходила по всем генетическим показателям, всё должно было получиться.

Разрез брюшины открыл всю анатомию девицы, сердце стучало, отбивая чёткий ритм. Хетти ассистировал Ури, тонкий как жердь и уже немолодой лысоватый хирург с вытянутым вперёд лицом и пальцами, похожими на паучьи лапы, – длинными, гибкими и тонкими. Они обсудили детали перед компьютером.

– Мы не будем менять сердце, оно у Сарай крепкое, заменим сегодня только печень и почки, нет… только печень, ты это сделаешь сам, Ури, ко мне летит Горин, придётся отчитываться, а к утру Сарай и девочка должны проснуться в привычных местах.