Главным блюдом был иранский плов с курицей и сухофруктами. Не знаю, как это им удалось, но огромная гора плова оказалась завернутой в лаваш. Его так и подали – в виде огромного хлебного шара, а развернули уже на блюде и порезали на куски, как пирог. Ближе к лавашу шафрановый рис с курагой запекся в сладкую корочку, вкуснее которой я в жизни ничего не ела.

Пока мы кушали, видео показывало нам на большом телевизоре концерт турецкой певицы Ажды Пеккан. Через песню турчанка появлялась в новом обтягивающем платье – то в золотом, то в серебряном. В каждом наряде плечи и спина у нее оставались совершенно голыми, и я задавалась вопросом, как платье вообще на ней держится?!

Каждый ее выход хаджи Рухи качал головой и приговаривал:

– Какая красивая женщина! И поет, как соловей!

Скажи это мой папа, моя бы мама точно заметила, что петь и плясать – не мешки ворочать, и наверняка у этой Ажды заботливый муж, который взял на себя все хлопоты по хозяйству, не то, что некоторые…

Но Марьям-ханум только улыбалась и интересовалась главным образом мной. А вот Ромина прокомментировала:

– А вот вы бы, хаджи, вместо того, чтобы женщин разглядывать, лучше бы кушали, а то вам завтра рано вставать и весь день нас возить.

Все за столом засмеялись.

Я подумала, что если бы такое заявила в 12 лет советская девочка своему советскому папе, то вышел бы конфуз. В семье Рухи не было привычного мне общения, когда старшие указывают младшим и без конца одергивают их из серии: «Не перебивай!», «Сядь прямо!», «Кушай, а не отвлекайся!» и отпускают прочие замечания, призванные показать, что твое мнение тут никому не важно. Твое дело сидеть прямо, красиво кушать и не возникать. При этом мои подружки и их брат, не дожидаясь отдельных просьб, помогали матери и отцу. Такое впечатление, что здесь были не хозяева дома и их дети, а пятеро хозяев этой просторной красивой квартиры, двое больших и трое поменьше.

Пока все доедали плов, брат Рои и Ромины раcкочегарил самовар – пузатый и блестящий, как в тульском краеведческом музее. Я вслух предположила, что русский самовар Рухишкам подарил кто-то из нашего госпиталя.

Все присутствующие очень удивились, услышав, что я считаю самовар русским изобретением. Выяснилось, что персы пьют чай из самовара с самых древних времен и русские могли только позаимствовать у них эту привычку. Спорить я не стала, решив сначала уточнить у папы, кто же изобрел самовар первым – мы или персы?

Чай разлили в пиалушки, к нему подали свежие пирожные из соседней армянской кондитерской при церкви, туда ходил весь наш квартал. Еще фисташки, фрукты мою любимую кукурузу в карамели.

– О, пуль фарда! – обрадовалась я, увидев знакомое лакомство из магазинчика Рухи.

Хамид закрыл лицо руками, шутливо показывая, как ему стыдно, что он тогда меня сдал. Я ответила в полном соответствии со втыком, полученным тогда от родителей: что я ему благодарна, потому что и сладостей поела, и поняла, что дело не в том, что кому-то их жалко – господину Рухи, Хамиду или моему папе – а в том, что я поставила в неловкое положение сразу троих людей. И уж тем более себя, потому что действовала при помощи лжи.

Услышав такую тираду, хаджи Рухи приложил правую руку к левой груди, где сердце (этот жест у иранцев значит что-то вроде «от души») и заявил, что рассуждаю я с мудростью, достойной Саади, и не зря во мне наполовину восточная кровь.

Ходжи предложил мне освоить еще одну удобную фразу на фарси – «Иншалла фарда!». В буквально смысле она означает: «Бог даст, завтра!» А в переносном – это вежливая форма отказа, если вас просят сделать нечто, чего делать вы не собираетесь. Но и просителя обижать не хотите.