И тут вороны приземлились.

Это было немного чересчур. На фоне всей этой красоты, все еще изобилующей зеленью, с обветшалыми стенами на заднем плане, черные птицы выглядели угрожающе, словно предвестники несчастья. Один из воронов деловито зашагал вдоль треснувшего фундамента, второй уселся на ветку. Туне осторожно попятилась с фотоаппаратом наперевес и крикнула, чтобы прогнать птиц.

Путаясь и нервничая, она сменила пленку в кассете: надо было успеть запечатлеть все, пока не угас дневной свет. «Забвение» – вот как она назовет свою следующую выставку, или же «Тоска по утраченному». Один ее приятель-психолог посоветовал ей заглянуть в глаза собственному горю и принять тот факт, что она осталась одна. Но она пойдет дальше и запечатлеет свою тоску в черно-белых образах, во всех этих серых полутонах – это совершенно самостоятельный проект, который вернет ее обратно к тому, что она любит больше всего на свете – к искусству фотографии.

Сразу было ясно, что в органах социальной опеки больше никто не следил за своевременной оплатой жилья.

Перед входной дверью – сгнивший мостик, стебли сорных трав, проросших сквозь труху. Ближе, еще ближе, чтобы запечатлеть все нюансы и прожилки, едва заметные следы краски и дерево, ветшавшее многие годы, слой за слоем, всю ту жизнь, что проходила здесь.

Туне коснулась дверной ручки, отлитой из железа. Дверь не была заперта и на удивление легко распахнулась.

Тишина и покой. Солнце, пробиваясь внутрь сквозь пыльные стекла окон, наискось пронизывало комнату золотом своих лучей – освещение, которому позавидовал бы сам Рембрандт. В углу пылилась пара сломанных стульев. Туне поставила один из них в центре комнаты – удивительно, но он продолжал стоять прямо, несмотря на недостающую ножку – и сделала несколько снимков с разных ракурсов. Добавила поломанную табуретку, и композиция внезапно ожила: сцена ссоры давно минувших дней, один ушел, другой остался. Она повернула стул, и настроение тут же изменилось. День между тем клонился к вечеру – видимость упала настолько, что пришлось подкрутить на полдиоптрии колесико видоискателя. Туне заглянула в следующую комнату.

Старая железная кровать, рваный, набитый конским волосом матрас весьма омерзительного вида. Она сделала пару снимков, от которых ее замутило. Комната выходила на север, и в ней не было никаких теней – один только сумрак. Туне шагнула по громко застонавшим доскам пола и почему-то подумала о мертвецах, в голове пронеслись образы чего-то дикого и ужасного. Снаружи каркнул ворон. Дом был настороже, он скрипел и вздыхал, выталкивая ее прочь.

«Померещилось», – подумала она, когда выбралась на свежий воздух. За деревьями садилось солнце, потянуло вечерней сыростью. «Это просто звуки, которые издает старое дерево», – сказала она себе. Может, ласточки свили себе гнездо под крышей, или мыши шуршат за стенами.

Настоящее искусство требует полного погружения в свои страхи, прикосновения к тому, что причиняет боль. И все это она должна воплотить в своих снимках.

«Но только не сейчас», – подумала Туне, прокладывая себе дорогу между берез и осин в ту сторону, где была еле видная из-за зарослей тропинка.

Мебель заняла свое место в комнате. Бюро, книжный шкаф и прочее, выглядевшее таким старым и потертым на фоне светлых стен и металлической кровати больничной модели, способной подниматься и опускаться. Эйра даже успела повесить занавески, хотя уже опаздывала на работу. Но она не могла бросить маму посреди этого бедлама: комната должна быть прибранной и уютной, она должна напоминать о доме хоть немного.