Я должен бы извиниться, но не могу. Слишком это тяжело. Я еще не извинился перед ней за гораздо худшие вещи. Девушка с кладбища права: судьба строит заговор против нас. Вина, лежащая на моих плечах, всей тяжестью придавливает меня к полу, не давая пошевелиться.
Мама тоже не двигается. Она слышала, что сказал Алан? Она с ним согласна? Отвернувшись от нее, я иду в свою комнату. Я не хлопаю дверью, но наше молчание оглушительней ревущего снизу футбольного матча. Мама не заходит ко мне. Она не заходила в мою комнату все эти годы. Может быть…
Нет, ничего не изменится. Я падаю на постель. Есть больше не хочется. В ушах стоят слова Алана: «Ты закончишь так же, как твой отец».
Он прав. Наверное, так и будет.
Глава 8
МОЙ ОТЕЦ В ТЮРЬМЕ.
Я ни разу его не навещал. Мама, скорее всего, тоже. Мы об этом не говорим. Знаешь, это как семейная тайна, которая вовсе и не является тайной.
На самом деле иногда мне хочется его увидеть. В этом как-то странно признаваться, пусть даже и тебе. Я никогда и никому об этом не говорил, даже своему лучшему другу. Было бы легче ненавидеть отца, но не получается.
Я скучаю по нему. Не так, как скучаю по сестре. Тут даже сравнивать нельзя. Мы с ней порой дрались так, будто настал конец света – как-никак она была моей младшей сестренкой, – но были очень близки. Говорят, потерять члена семьи – это как потерять руку или ногу. Я со смертью сестры потерял половину своей души. Я скучаю по ней, но знаю, что никогда ее не увижу. Ее не вернуть.
Но и по отцу я тоже скучаю, просто не так. И тюрьма – это же не навсегда. Ну, в его случае.
Это ужасно, да? Я совсем больной на голову, раз скучаю по человеку, который ее убил?
Чуть не написал другое выражение вместо «больной на голову», но вовремя вспомнил о том, что ты говорила о своей маме. У меня друг такой же. Он ненавидит, когда я матерюсь, поэтому обычно приходится делать над собой усилие и следить за словами.
Однако с твоей мамой я не согласен. Слова – это просто слова. Вырвавшееся в сердцах ругательство не будет означать, что я дебил, так же как употребление слова, о которое можно сломать язык, не будет означать, что я умный. Хотя и в том и в другом случае меня могут принять за полнейшего кретина.
Я нашел снимок, сделанный твоей мамой. Мне он не показался тоскливым. Но и надежды я особо в нем не увидел. Это жизнь. Когда все вокруг тебя рушится к чертям собачьим, единственное, что остается, – идти вперед. Дети на фотографии понимают это. Как и парни с автоматами.
Сколько тебе лет? Ты упомянула про курс фотографии по программе AP. Наверное, старшеклассница. Ты учишься в школе Гамильтон?
Или лучше нам не знать ничего друг о друге?
Решать тебе.
– Мне нужно твое мнение по одному вопросу.
Роуэн поднимает руку и дует на ногти. Она нанесла на них светло-розовый, почти белый, лак. С таким маникюром, бледной кожей и светлыми волосами она кажется еще более неземной, чем обычно. Вся мебель в ее спальне белого цвета с золотой отделкой, ковер – бледно-лиловый. Ей не хватает только пары крыльев за спиной.
– Ты прячешься, – отзывается Роуэн.
Я удивленно выпрямляюсь. Подруга сказала это ни с того ни с сего, и ее ответ никак не связан с моим вопросом. Правда, своим замечанием она, как всегда, попала не в бровь, а в глаз.
– Я прячусь?
– От отца.
– Не хочу о нем говорить, – хмурюсь я.
Роуэн начинает наносить второй слой лака.
– Он не хотел сделать тебе больно, Джулс.
Я молчу.
Подруга поднимает на меня глаза.
– Ты сама сказала, что вещи предложил купить редактор. Твой отец же не в интернете их выставил на продажу.
Она права, знаю. Я рассматриваю свои собственные ногти – короткие, закругленные и ненакрашенные.