– Молог с тобой, кури.
Какое-то время Эд раскуривал трубку от свечи, а конунг рассеянно потягивал вино. Потом лорд Фосиган сказал:
– Лизабет была у меня сегодня. Требовала твоей казни.
Эд, только что сунувший мундштук трубки в зубы, застыл и посмотрел на него с изумлением.
– Я тоже удивился, – кивнул конунг. – Она всегда хорошо о тебе отзывалась. А теперь говорит, что ты убийца и изменник.
– Почему убийца? И почему изменник?! – возмутился Эд и, не дожидаясь ответа, тут же спросил: – А что со свадьбой-то теперь?
– Да ничего. Сперва думали отложить, но лекарь заверяет, что лорд Сальдо будет как огурчик уже через неделю, когда спадёт опухоль. Эд, я надеюсь, между тобой и моей дочерью ничего нет, – спокойно добавил конунг, словно это было естественным продолжением сказанного раньше.
Эд вытащил трубку изо рта.
– Есть, мой лорд. Я на ней женат. И, между прочим, это была ваша идея.
– Ох, Эдо, Эдо, – вздохнул конунг. Он сидел откинувшись на спинку кресла, и на свету была только нижняя часть его лица – кончик носа и губы, почти терявшиеся в бороде. – Эдо…
– Что, мой конунг?
– Ты не боишься выйти отсюда прямо на плаху?
Эд обдумал ответ, неспешно попыхивая трубкой. Сладковатый дым белёсой дымкой колыхался между двумя мужчинами, сидевшими по разные стороны стола.
– Нет, – сказал Эд наконец. – То есть, вполне вероятно, однажды именно это и случится. Но не сегодня. Просто рано или поздно я вам окончательно надоем, и тогда вас начнёт раздражать то, что раньше забавляло… словом, ваше терпение иссякнет, и вы казните меня. Но это будет, если ненароком я оскорблю вас, а не одного из ваших слуг.
Повисло недолгое молчание.
– Всё верно, – сказал конунг. – Всё верно, Эдо. Но ты кое-чего не учёл. Мои слуги – это члены моего клана. А в случае с Сальдо Бристансоном – это и члены моей семьи. Сперва мой клан, потом боги, потом конунг, потом я – это святой закон для каждого, кто родился дворянином или стал им. И тот, кто оскорбит мой клан, трижды оскорбит меня. Подумай об этом как-нибудь на досуге.
– Вы бы хотели, чтобы я отверг вызов лэрда Сальдо? – спросил Эд.
Конунг нахмурился.
– Что ты хочешь сказать?
– Я хочу сказать, что, отвергнув вызов или поддавшись во время поединка, я бы оскорбил ваш клан. И трижды оскорбил бы вас. Мой лорд, скажите, что, по-вашему, я должен был сделать?
– Этого я не знаю, – спокойно сказал конунг. – И не это меня тревожит. Меня тревожит то, что я не знаю, что ты хотел сделать. И удалось ли тебе это.
Эд не ответил. Конунг продолжил, так же ровно и невозмутимо:
– Пойми меня верно, мальчик. Если ты поссорился с Сальдо Бристансоном, дрался с ним и едва не убил – я могу это понять, хоть и не одобрить. Но ты один знаешь, была ли это обычная ссора, был ли это обычный поединок и что двигало тобой – оскорблённая честь или расчёт. Сальдо, возможно, знает ответы на эти вопросы, но сейчас затруднительно получить их от него.
Он смолк, будто приглашая Эда объясниться. И любой на его месте принялся бы возмущённо и пылко заверять, что это была самая обычная ссора – тому два десятка свидетелей, бывших позавчера в «Серебряном роге», что это был самый обычный поединок – тому свидетели секунданты и жрецы Дирха, и что это была самая заурядная, хотя и трагическая случайность – тому свидетели боги. Закончив свою пламенную речь, любой на месте Эда умолк бы, тяжко дыша, а завтра утром был бы казнён.
Эд знал всё это, а потому сказал:
– Я их ненавижу, мой лорд. За то, что они меня презирают, и презирали бы, даже если бы вы отдали мне Лизабет, а не Магдалену. Даже если бы вы произвели меня в главнокомандующие – проклятье, тогда бы они презирали меня втрое сильнее!