Раз. Пронзительный металлический лязг ключей.

Два. Грубый щелчок открывающегося дверного замка.

Три. Мама бросает на меня молчаливый короткий взгляд. Её привычно серо-зелёная радужка глаз сегодня чёрная.

Мне п*здец.

Что я натворила? Да ничего. Ну как минимум, ничего из того, за что меня можно было бы так сильно ненавидеть. Ведь, в каком-то смысле, я была «идеальным» ребёнком. Тихий мышонок, умеющий сам справляться со всеми возникающими трудностями и грёбаная чистюля-перфекционистка с явными признаками ОКР. Иногда мне кажется, что я была единственным ребёнком за много тысячелетий, который ни разу в жизни не слышал: «Приберись в своей комнате!». У меня всегда было прибрано. По восьмой класс включительно я была хорошисткой, ещё и с высшим баллом за примерное поведение. Хорошие оценки по учёбе я получала в большей степени от того, что мама в меня эти знания, в прямом смысле слова, вколачивала.

Мне нравилось учиться, а из школьной программы были даже по-настоящему любимые мною предметы. Но я ненавидела делать домашнее задание. Точнее будет сказать – до жути боялась за него садиться. Потому как каждая из таких «посиделок» заканчивалась страшным скандалом между мной и мамой. Когда меня спрашивали, я никогда не могла внятно ответить на вопрос, почему в свои восемнадцать лет не стала поступать в университет, хотя подавала документы аж на два факультета сразу. Помню, как я стояла на остановке и ждала свой автобус, чтобы поехать сдавать экзамены в лучшее учебное заведение нашего города, а потом словила свою первую паническую атаку. Помню недоумевающее лицо Степана, когда вернулась домой со слезами спустя пятнадцать минут. Прошло около десяти лет, чтобы я смогла найти ответ, что так напугало меня в тот день.

Когда я писала для вас эту главу, то заново проживала каждый эпизод из наших с мамой близких, но таких тяжёлых отношений. Моё подсознание вывело наружу тщательно скрываемое воспоминание, как в девятом классе я прогуляла экзамен по физике из-за того, что все мои руки и ноги были в синяках и ссадинах. До шестнадцати лет я почти ежедневно переживала физическое насилие от самого близкого мне на свете человека. И мне безумно жаль, если вам пришлось пережить что-то подобное в своей жизни. Я как никто знаю, через какой ад вы прошли.

Став старше и смелее, я попробовала начать защищаться. У меня не было цели причинить маме боль, я хотела показать ей КАК больно МНЕ. А может, таким образом, она тоже хотела показать мне свою боль? Но я и так это знала, я же «Не по годам мудрая» (тут можно нервно хи-хи-кнуть). Факт остаётся фактом – чем больше я сопротивлялась ей, тем больнее она била. Вот они, последствия неконтролируемых вспышек агрессии. Но что самое обидное во всём этом, так это то, что моя мама этого не помнит. Либо помнит свою, искаженную, правду. «Приятный» бонус её заболевания.

Я бы тоже хотела не помнить. Но, увы.

Ещё одним малоприятным фактом было то, что вскоре после аварии она перестала работать = у нас почти не было средств к существованию. И вот здесь напрашивается вполне логичный вопрос – на что она кормила себя и своего ребёнка? Мы жили с ней на алименты, которые платила моя бабушка по линии отца. Я не оговорилась, алименты платил не папа, а бабушка. Почему так? На этот вопрос я до сих пор так и не получила внятного ответа, но скорее всего, просто «кто-то» безответственный. В те года это было четыре тысячи рублей, их хватало ровно на то, чтобы купить немного еды и несколько пачек сигарет. О том, чтобы оплачивать коммунальные услуги, покупать одежду и баловать себя прочими прелестями жизни, не было и речи. Почему человек не может выйти на работу, даже тогда, когда это жизненно необходимо? Причин может быть бесконечное множество, но основная – страх. А какой именно, надо разбираться индивидуально.