Что к чему?

Со всех сторон посыпались заботливые стенания о моём душевном равновесии, пожелания скорейшего обретения духовной гармонии и ещё чего-то там до зарезу необходимого. И пили не менее старательно.

– За твою душу, Ванька! – сказал и Сергей Белозёров, приветствуя меня литровой бутылкой водки.

Вот ведь здоровья у мертвеца! Ему в рюмку наливают, а он упёрто отмахивается: «Нет, я только из горла… Я только из горла…» Как отхлебнёт, так, считай, половины нет. Даже не поперхнётся. А ведь Сергей тельцем тщедушный, ключицы выпирают, кадык торчит. Непонятно в чём жизнь держится. Помню, всегда он отличался весёлым нравом и любил выпить. И сгинул по глупости, нелепо. Нашли его замёрзшего в сугробе неподалёку от его же дачи. В кармане – сценарий и бутылка пустая. Что тут думать – дело известное. Сейчас такие сценарии подсовывают, что и правда сопьёшься. Читаешь иной раз, и оторопь пробирает до самых селезёнок. Отшвырнёшь сценарий этот в сердцах куда подальше и думаешь: что там у автора в голове деется? Откуда они такие берутся?

Сергей тогда два месяца до сорокалетнего юбилея не дотянул. При жизни не ценили, а потом как запели со всех тумбочек: выдающийся был актёрище, великий! Потом, само собой, скоренько и стыдливо забыли. Обычная история. А ведь Сергей Белозёров и впрямь был актёр на особинку. Умел что-то новое найти для роли, оригинальное, неожиданное, да и вообще был органичен, что называется, от земли. Я у него многому поучился, ох и многому! Дружно мы с ним жили, без слёз и не вспомнишь. И на даче его, злополучной, бывал не раз. Старался как-то его от пьянства отвадить, да куда там! Мне ли, молодому да желторотому, было учить?

Георгий Васильевич как будто угадал мои мысли.

– А вот напомни сейчас Сергею про сугроб, так будет утверждать, что на сцене помёрши… Дескать, рухнул замертво, как и положено актёру, при всём честном зрителе. И все почившие актёры и актрисы так считают. Так оно и есть: мимо сцены артистам никак не проскочить. Всем актёрам суждено на сцене умереть – как и все врачи умирают на операционном столе. Вот и с Белозёровым так случилось: тело в сугробе коченело, а душа в это время на подмостках бенефицию устроила. При полном зале зрителей. А после такой банкетище на сцене отгремел – не хуже твоего, Ваня. Ну а потом Сергею сказали: так, мол, и так, опускай занавес. Это такой негласный закон между актёрскими душами – друг друга со сцены в последний путь провожаем.

Аркадий Стылый потянулся за салатом и в ту же секунду… нахмурился, словно что-то худое вспомнил, отложил вилку и в сердцах тарелку отпихнул. Да так, что чуть бутылку не опрокинул – пошатилась она, но устояла.

– Ваня, ну, что ты за человек! – с обидой сказал он. – Заставляешь всех нас переживать, нервы тратить. Теперь я тебе завидую уже чёрной завистью. Опять ты всех обскакал. Разве так можно?

Я уставился рыбьими глазами: что опять нашло?

– Прикидываешься? – не унимался Стылый. – Полное спокойствие и равнодушие! А самого поди радость распирает, так ведь? Да, завидую, завидую… Мы тут вынуждены влачить жалкое существование в нашем бестолковом, никчёмном мире, играть глупые пьески, мылиться в пошлых сериалах, а ты… – тут у него перехватило горло, прокашлялся он и торжественно досказал: – А ты теперь можешь приобщиться к истинному искусству, играть в настоящем театре!

– Не понимаю, меня что, выгнали из театра? – растерянно спросил я и, хмурясь, посмотрел на Бересклета.

– Кто же тебя, Ванечка, теперь выгонит… – странно улыбаясь, ответил он. – Ты теперь отныне и навсегда на стене театральной славы, на седой стене плача… Навеки в наших сердцах и в сердцах зрителей…