Весь такой радый, я пошёл к ней и прошелестел что-то вроде: «Кис-кис, кис-кис…» Мне показалось, что кошка даже улыбнулась, а в её взгляде будто читалось: «Да… И носит же земля таких…» Кошка подпустила меня совсем близко, и я уже мог достать её рукой и погладить. Но она тихо соскользнула вниз и скрылась под сиденьями кресел.

Я что-то крикнул – не помню, а в ответ хоть бы словечушко. И тишина точно ещё зловещей стала. Всё же у меня хватило ума понять, что кошка неспроста явилось, вроде как знак какой. Может, это и сама Синичка была? Должна же она, в самом деле, мне как-то помочь. Ну, чтобы я ей помог… И как-то мне это кресло особенным показалось. И правда, только в него бухнулся, и тотчас же утащило меня в прошлое.

На этот раз довелось мне посмотреть спектакль «Волки и овцы» А.Н.Островского (этот спектакль сняли из репертуара театра пять лет назад), где я играл Аполлона Мурзавецкого – или, правильнее сказать, пытался играть. Та же роль кривляки, и никакой глубины.

Стоит ли говорить, как я бездарно играл? Однако речь не об этом. В главном промашка вышла – не удалось мне разгадать тайну моей незнакомки. Видимо, решила Ксения помучить меня, довести до белого каления – такой шанс, как известно, ни одна женщина не упустит. Вот и повелось в моём театре: увижу рыжую кошку на спинке какого-нибудь кресла и сразу, готовый к нелицеприятным откровениям, на это место сажусь.

Где только моя кошечка ни сидела – и в первом ряду партера, и на последнем ряду амфитеатра, – видимо, на какое место моя зрительница билет брала, там и я оказывался. Может, и ошибаюсь, но, говоря по науке, выходит, точка в пространстве сохраняет информацию, а время можно туда-сюда двигать, как хошь и как угодно.

Ну и вот, спектакли я смотрел один за другим, с утра до вечера, «наслаждался», так сказать, своей бездарной игрой, а после собирал Синичку по крупицам и по крохам. И вроде как уже много чего собрал, а лица всё нет и нет. Пробовали ли вы полюбить кого-нибудь без лица, без глаз? Оказывается, можно и так…

Ксения всякий раз себя глазком окидывала – так что приметил я кое-какие детали. Всегда с одной и той же сумочкой была. Да и руки её я хорошо запомнил. Приходила одна, а с соседями если и разговаривала, то всё больше по случаю. Видно было: это всё чужие, случайные люди. А ещё я понял, что к этому, будь он неладен, беспутному актёру Ивану Бешанину, то есть ко мне, она как-то по-особенному относится. Если я на сцене, она только на меня смотрит. А в фойе подолгу перед моим портретом стоит – как вкопанная. Ну, хошь не хошь, приходилось и мне на самого себя любоваться.

В один из перерывов между спектаклями приснился мне странный сон, какой, наверное, можно только в тустороннем мире увидеть. Яркий и красочный, но совершенно непонятный для человеческого разума. Увидел я все свои роли разом в одном спектакле. На сцене одновременно находились больше десятка Бешаниных. Каждый в своём сценическом костюме и загримирован по своей роли. Согласитесь, странное зрелище. Казалось, они друг друга не замечают – играют свои мизансцены, как и подобает для каждой роли, в точности декламируют свои реплики. Со стороны это выглядело бестолковой мешаниной, смысл которой совершенно невозможно понять. В зале сидела лишь одна зрительница, лица которой я никак не мог рассмотреть.

Где-то на пятнадцатом спектакле мне моя поверхностная игра совсем опостылела. Да и то сказать, на этом свете я так чутко стал чувствовать всякую фальшь в актёрской игре, отчего у меня прямо всё нутро переворачивалось. И прерваться-то нельзя. Да и как же иначе! Зрительница-то моя с восхищением смотрит, это её жизнь, её прошлое, а управлять своими чувствами я начинал, только когда в себя приходил. Но больше всего обидно, что я никак Ксению разглядеть не мог. Несколько раз, правда, смотрелась она в маленькое зеркальце. А что я там мог увидеть, да ещё по памяти? Ну, блондинка. Ну, щёки на спину не захлёстывает – что стройная, я уже и по ногам понял. Словом, после каждого спектакля жить не хочется… Никакого просвета, только мрачные думы одолевают – и грызут, и царапают, и рвут на куски.