В том, что упала с лестницы, не успев переписать ему текст с нейтрального на победный. Что началось кровотечение. Что потеряла сознание. Что очнулась только в больнице. Что победный эфир мужа едва не превратился в его личный позор – все, что Эва успела написать, муж читал как обычно, но на текстах, которые она не успела дописать и исправить, Луиш мычал, запинался, путал имена, минуты и даты. Не говоря уже о более сложных, чем футбольные, новостях.

Пока она лежала в больнице, после неправильно прочитанного текста правительственного сообщения Луишу пришлось объясняться в ПИДЕ, а вызовы в пугающую Службу государственной безопасности мало способствуют развитию карьеры.

– Если бы одной твари тогда не приспичило на пустом месте упасть и выкинуть моего сына! – замахнулся на нее и сегодня муж. Но новая охрана телецентра быстро скрутила его где-то там за ее спиной.

– Это был и мой сын…

Пока она лежала в больнице, на телестанции с ее «золотого мальчика» слетела вся позолота. Последний младший редактор догадался, что сам Луиш не в силах связать двух слов и что за всем его умом и красноречием стояла жена и редактор Эва.

После ее возвращения ничего не наладилось – ни на работе, ни дома.

Луиша все реже ставили в эфир, ей все чаще давали писать тексты для других – отказаться она не могла, уволили бы обоих, и на что тогда жить, а плохо писать не умела. И все чаще приходилось просить в гримерной наборы театрального грима, списывая на детские представления в воскресной церковной школе, куда уже водили малышек, а на деле чтобы замазать синяки от его ударов.

– Тексты мне дрянные подсовывала! Другим писала правильные, а мне дрянные! Все ждала, чтобы подсидеть меня. Змею пригрел…

Где он успел выпить с утра, пока они с матерью и девочками ходили к причастию? Или с вечера не останавливался?

Как-то все совпало. Ее выкидыш, его запои, его карьерный спад, его ревность на пустом месте, его скандалы, доходящие до… «Порой хочется тебе изменить, чтобы хотя бы понимать за что!»

И так по нарастающей. Пока однажды четыре года назад в такой же предновогодний эфир в последний день 1969-го вошедший в студию директор Гонсальвеш, почесывая ладони, не сказал:

– Хватит другим тексты писать. Сегодня сама будешь вести программу.

Луиш на мгновение протрезвел:

– Нация ждет Торреш!

– И получит Торреш. Без паров алкоголя, – продолжая чесать ладони, ответил директор и вышел. Редактору титров осталось поправить только имя.

– В студии Эва Торреш.

Нация ждет Торреш…

Нация ждет…

– Нация ждет! – главный редактор Родригеш во время утреннего тракта был категоричен. – Вы это ваше пагубное влияние других стран для ночного клуба оставьте!

Это все по поводу ее костюма, который она предложила сделать более современным, убрать корсет и шпильки, добавить распущенные волосы, подхваченные широким ободком или шарфом, и кримпленовый брючный костюм.

– Ни в коем случае! В новогоднем эфире все должно быть достойно! Нас смотрит нация!

В итоге – шиньон, будто намертво вбитый в голову, корсет – ни вдохнуть, ни выдохнуть, шпильки – привет, грядущий артрит! Нарядили из пыльных загашников.

Только кольцо на среднем пальце мамино – любимое старинное кольцо с красным камнем и буквами ICE, выгравированными на внутренней стороне, которое мать подарила ей, когда Эва стала выходить в эфир.

Нации нравится смотреть на ее пытки?

Этого она хотела, когда мечтала стать телезвездой?

Этого она хотела?!

– Почему вторая раньше времени включалась? – кивнула головой в сторону камеры. – На тракте репетировали с третьей! Я не сова головой по кругу вертеть!