– Ваши сосиски. Что-нибудь еще?

Посетителей после него не было. Девушке явно хотелось закончить разговор и присесть, с раннего утра на ногах.

– Нет, спасибо. Сосисок достаточно. И какая же странная фамилия у вас с братом?

– Монтейру.

– Португальская, – зачем-то произнес он, глядя на сосиски.

Лора рассмеялась.

– О! Вы знаете, что португальская! Здесь редко кто про Португалию слышал. До вчерашнего дня.

Улыбнулась.

– Вчера, когда Англия с Португалией в полуфинале играла, отец шутил, что только я не знаю, за кого болеть…

«Отец шутил…»

– А вы за кого болели? – спросил он.

– Конечно же за наших! – рассмеялась Лора. – Приходите к нам еще! К вечеру чудесную требуху для пастушьего пирога подвезут.

Вышел. Перешел через дорогу. Выбросил завернутые в серую бумагу и перевязанные бечевкой сосиски в мусорник. Сел в пабе, заказал пинту пива.

«За наших!»

Жена не спасла его, когда могла. Эта гребаная британская честность! Как же можно подтвердить то, чего не было! Подала на развод и отобрала детей, стоило ему один-единственный раз не выкрутиться. Еще и вышла замуж второй раз. Какой-то мистер Почмак занял его место, воспитал его детей, которые теперь болеют «за наших».

Да, он не видел детей двадцать лет, но сейчас это «за наших» его взбесило!

Смотрел в окно, видел, как подъехал забитый ящиками фургон и бывшая жена с мужчиной стали заносить в лавку ящики с мясом – на работников им всегда было жалко денег.

Жена не растолстела, как он предполагал, наоборот, вся усохла и никак не походила на хозяйку мясной лавки. Второй муж рядом с ней выглядел толстяком-здоровяком, хотя был размера на три меньше его самого. Рыжеватые по сторонам от проплешины волосы, красные обветренные руки. Какие были у него, когда он рубил мясо на заднем дворе этой лавки и однажды отсек себе фалангу указательного пальца левой руки.

Лора выбежала из лавки помогать, достала из фургона ящик, понесла в дом. Рыжий Почмак остановил ее, забрал из рук ящик, что-то сказал, подбородком указав на свой пиджак. Дочка подняла на отчима глаза и просто засветилась. Вытерла о передник руки, приоткрыла полу пиджака, достала из внутреннего кармана конверт, распечатала. И обняла рыжего отчима – буквально, как в кино, кинулась на грудь.

Однажды трехлетняя она так же кинулась на грудь ему, когда он водил Лору и Томаша в цирк шапито, разбивший свой шатер в южной части пустоши, и ее напугал клоун. Как ни уговаривал он дочь досмотреть представление, она не хотела. Так и сидела, уткнувшись в него, когда клоун со страшной нарисованной улыбкой появлялся на арене.

Что принес Почмак дочери, он не знал. Но чувствовал – ему не нравится, что это принес не он и дочка бросается на грудь не ему.

В день между полуфиналом и матчем за третье место он работал. Выполнил задание. Доложил. Но не улетел, как был должен. Начальство не может не понять – из-за такого футбола!

Но кроме футбола оставалось еще одно дело.

От Уэмбли он снова шел часа полтора. Не хотел брать кэб. Не хотел спускаться в метро.

Лавка закрыта. В окнах темно. Почмаки явно спят. В этом доме всегда ложатся рано, чтобы с пяти утра разделывать мясо. Только Лора с друзьями еще в соседнем пабе. Проходя сейчас мимо, видел ее силуэт в окне – выпила ли она сегодня «за наших»?!

Обошел со стороны сада, пальцем нащупал крючок калитки – все тихо, собак в доме мясника никогда не водилось. Подошел к заднему крыльцу, протянул руку к горшку с гортензией у порога – запасной ключ и через двадцать лет на своем месте. Тихо открыл дверь, спустился в подвал для рубки туш. Посветил зажигалкой. Все на своих местах. Топор, которым он отсек себе фалангу пальца. Еще топор. Большой нож. Веревки, на которых подвешивают туши. Взял одну из веревок. Поднялся наверх. Вышел в сад. Тишина. Как в сельской глуши. И темнота – ничего вокруг не видно.