– Что ж, Савелий, гляди! Во все глаза гляди, как кончается жизня Инокентьева Савелия. Кады ищо такое доведетьси повидать.

На пристани арестантов строят в шеренги. Лицом к морю.

Первая шеренга у самой кромки причала.

Николай Константиниди дает отмашку:

– Пли!

И первых восемнадцать человек, среди которых два матроса и женщина с проседью в волосах, падают в море.

– Стройсь!

Прапорщики, которые выгоняли арестованных из камеры, теперь толкают вторую шеренгу уже увидевших, как погибли те, кто только что сидел на одном холодном полу камеры рядом с ними. Ноги их не слушаются. Два прапорщика то силком тащат, то толкают тех, кто не хочет идти. Аморий в синем Саввином пальто и в Саввиных очках среди них.

Командующий расстрелом Константиниди замечает низкую плотную фигуру в синем драповом пальто и в разбитых очках на носу.

– Этого я сам! – кричит пьяный Константиниди. – Сам! Чтобы все видели, что этого я сам! Налее-вуу, лицом к морю, стой! Ать-два!

Кричать!

Савве хочется кричать, чтобы расстрел немедленно остановили. Что вместо него другого человека вывели на казнь. Хочется кричать!

И он кричит. На всю камеру. Но из полуподвального каземата голос его на свистящем от ветра плацу не слышен. А блатной фраер Серый резко бьет его в другую скулу.

– Заткни пасть, Художник! Не то сам тебя голыми руками порешу!

Савве кажется, что всё происходит не наяву, а в дурной пошлой фильме, которую он смотрел прошлой осенью в Севастополе.

В грязном оконце с решетками он видит, как едва держащийся на ногах после полутора стаканов водки, выпитых при нем, и кто знает, сколько он еще после выпил, Николай Константиниди становится в ряд с солдатами…

…как взводит курок…

…как, прищуривая глаз, целится в повернутого лицом к морю Амория…

…как снова дает команду:

– Пли!

Как в момент команды еще до выстрела откуда-то с другого конца пристани бежит, почти летит Антипка.

– Нашел! – шепчет Савва. – Как тогда в Ялте нашел!

И зовет фраера:

– Серый! Серый! Нам волка с собой нужно забрать!

– Ну ты, Художник, даешь! Волка? С собой?!

Фраер Серый не успевает договорить.

…как звучит выстрел…

…как волчонок Антипка с разбегу клыками вонзается в правую руку Николая Константиниди…

…как кисть Николая разжимается, и он роняет револьвер на землю…

…как падает лицом в море честный фраер Аморий в Саввином синем драповом пальто…

…как вцепившийся мертвой хваткой Антип висит на правой кисти Николая, который не в силах сбросить со своей руки волка, и тогда левой рукой выхватывает кортик и вонзает его в тело волка…

…как Антипка ослабляет хватку и падает на пристань…

…как орущий от боли и ярости Николай подхватывает с земли револьвер и…

…несколько раз стреляет в Антипа…

В этот момент с грохотом отворяется дверь камеры и бульдожьего вида прапорщик торопит блатного фраера Серого:

– Быстро, быстро! Пока никто не заметил.

Серый плотнее натягивает шапку Амория с опущенными ушами на голову Саввы, чтобы прапорщик-бульдог не разобрал, кто перед ним, и толкает юношу к выходу.

– Швыдче! Швыдче! Тикать надо! Не то и нас в расход вслед за твоим волком пустют!

Они бегут длинным темным коридором и выходят в заднюю дверь, на другую сторону от пристани. Бульдожий прапорщик кивает в сторону повозки:

– Прокатят с ветерком!

Бульдог трясет пистолетом под носом Серого, кивая на возницу.

– Долю мою ему отдашь! И его долю отдашь!

В вознице Савва узнает Макара, того самого кучера графини Софьи Георгиевны, что в феврале восемнадцатого бросил в Севастополе больную Анну с больной Иринушкой на руках, а сам с лошадью и повозкой скрылся.

– Смотри мне, обмануть даже не думай! – трясет пистолетом Бульдог. – Из-под земли достану!