***

Следующим утром он проснулся, по обыкновению, рано. Первым делом сварил себе крепкого черного кофе, добавив туда немалую дозу виски, после чего решил еще раз взглянуть на вчерашнее приобретение. Неторопливо пройдя в гостиную, Ершов сначала оглядел полотно, с необычного ракурса изображавшее петербургский двор-колодец и квадрат хмурого неба над ним. Его он купил несколько недель назад. Затем перешел к висевшей рядом картине под названием «Ведьма». На ней разъяренные крестьяне с вилами и факелами атаковали зловещего вида избушку с соломенной крышей, где предположительно обитала ведьма. И лишь потом, чувствуя себя в достаточной мере готовым, Ершов остановился перед «Ярмаркой», как он про себя окрестил новинку.

Оказалось, черточка не привиделась ему вчера с пьяных глаз. Более того, теперь она казалась уже не черточкой, а вполне внушительной линией. Ершов не представлял, как мог не заметить ее при первом осмотре.

Вздохнув, он отхлебнул кофе и вернулся к нарисованным на картине людям. Взирал поочередно на каждое из многочисленных лиц и размышлял о том, каким характером, профессией и статусом в обществе мог обладать тот или иной персонаж. Поймав себя на нехарактерных абсурдных мыслях, Ершов встряхнулся. А когда снова посмотрел на картину, то едва не вскрикнул.

Правый край изменился. Черная линия расширилась еще больше, но испугало Ершова не это. Там, где оканчивался ее нижний край, он разглядел контуры чего-то нового. Далеко не сразу он догадался, что видит два человеческих пальца.

Мизинец и безымянный палец отчетливо проступали на самом краю полотна, так, словно находились на нем всегда. Но ведь Ершов помнил, что никаких пальцев там не было! Проглядеть маленькую черточку – еще куда ни шло, но не заметить целых два пальца он никак не мог.

Оставив чашку с недопитым кофе на столе, Ершов пулей метнулся за лупой. Тщательный осмотр не выявил ничего из ряда вон. Обнаружилось, что пальцев на самом деле не два, а почти три – у среза проглядывал, помимо мизинца и безымянного, еще и краешек среднего, который большей частью оставался «за кадром». Создавалось впечатление, что художнику не хватило места, чтобы изобразить всю кисть целиком. Пальцы казались обычными, разве что кожа отливала неестественной бледностью, словно кисть была сделана из фарфора. Цветом она напомнила Ершову собственный протез, которым он иногда пользовался, выходя в люди.

Сантиметр за сантиметром он изучал другие части картины в поисках возможных изменений. Однако все, кажется, оставалось по-прежнему. Но когда Ершов, вконец утомленный, решил еще раз взглянуть на пальцы, то инстинктивно отшатнулся. Лупа упала на ковер.

Теперь кисть у правого края виднелась целиком. Все пять пальцев были прорисованы детально.

А еще он понял, что черная линия прямо над кистью, увеличившаяся еще больше, была совсем не линией.

Это был рукав черного пиджака.

***

После утренних событий Ершов вышел прогуляться, благо был выходной. Откровенно говоря, он чувствовал себя неуютно, находясь в одной квартире рядом с картиной, менявшейся буквально на глазах. Ершов прослонялся в городе до темноты, инстинктивно хватаясь за любой повод, позволявший подольше не возвращаться домой.

Прогуливаясь по бульвару и лениво разглядывая прохожих, он вдруг осознал, что находится буквально в пяти минутах ходьбы от Краеведческого музея, где торговал картинами немой старичок. Ершов не раздумывая направился туда. Он был решительно настроен найти продавца и добиться от него сведений если не о странных свойствах картины, то хотя бы о ее авторе. Или о том, откуда старик вообще ее взял.