– К тому же, и ваша мама порекомендовала вам побыть здесь.

– Неужели?!

– Да, я беседовал с ней по телефону, как и с мамой вашего друга – Сергея Анатольевича Гулыгина, именуемого Дол. Так у нас принято. Мы хотим всё знать, – Валентин Сергеевич глянул на него одним глазом между бровью и стёклышком.

Крат ощутил холод, словно за сердце взялась морозная рука.

– Я вообще много чего узнал про вас. Вы ещё и мыслитель – чудесно, здесь вам откроется интересный материал.

Он смолк и поднял голову: в дверь стучали. Раздался маленький щелчок, и заглянула женщина в облаке медных волос, влажно зыркнула на новенького, затем на врача.

– Вал Сергеич, вы же о справедливости твердили!

– Твердил, и что?

– Как что?! Нечестно получается. Нинке ввели десять кубиков, а мне всего пять!

– Сейчас исправим, горлица ты моя шизокрылая.

– Только вы сами вколите, а то сестра ругаться будет. И руки у вас приятные, прямо сахарные, – она с довольной улыбкой боком протиснулась в кабинет.

– Хорошо, сестру не будем беспокоить. К тому же, наступил час кроссвордов. Заходи за ширму.

Красивая ширма: золотые и красные цветы на чёрном лаковом фоне. Покуда Крат, прикидывая способы побега, изучал эти цветы, Валентин Сергеич чем-то звякал в стеклянном шкафу, потом шуршал пакетиком. Женщина тем временем раздевалась. В просвете под ширмой стояли её ноги. Ступни в тапках и шерстяных носках перетаптывались, на голые икры мятым обручем съехали панталоны – предмет, окрашенный в цвет сентиментального телесериала. Женщина сопела, но вот, перестав сопеть, выглянула, чтобы выяснить, не подглядывает ли за ней мужчина – немножко подглядывает – хорошо.

Доктор зашёл за ширму с пророчески поднятым шприцем. Раздался шлепок по звонкой ягодице. Молчание. Потом доктор вышел, выбросил шприц в белое ведро, вновь сел за стол. Женщина подняла панталоны, вновь засопела, завозилась.

– Чао-какао! Всем до встречи! – ушла, порозовевшая в цвет панталон, виляя всем, чем можно.

Доктор прятал под носом смех.

– Обратите внимание, какая женщина! Глаза горят, губы готовы заплакать или засмеяться… наивная! Сама думает, что хитрит, но её хитрости – шедевр наивности. Разве не прелесть? Отчего же не вколоть ей добавку во имя справедливости? И ничего что лицо у неё грубоватое, зато попа шикарная – круглая, гладкая, прохладная и в меру мягкая. Удачное изделие природы, ничего не скажешь. А то ведь попадаются такие попы непотребные, что иглу воткнуть неохота. Одолжите-ка мне свой паспорт, любезный, а сами возьмите листок и внесите в эти рисунки что-нибудь от себя… свободно, знаете ли, произвольно, – сделал рукой дирижёрский завиток.

Оба смолкли. Доктор писал борзо.

«О чём это он?!» – дивился Крат.

– Ну, так вы рисуете, батенька? – очнулся доктор. – Пора закругляться. Дело не в умении, нужен экспромт, нужен любезный вам отказ от рассудка, – последнее слово он произнёс издевательски.

Крат вовсе не призывал отрекаться от рассудка, но… неважно. Он покончил с фигурами, ещё надеясь на здоровое расставание с доктором. Тот пылко схватил бумажку.

– Ага, восхитительно! Вышло-таки, выперло наружу подсознание!

– Что-то не так?

– Всё так, именно так, – доктор подошёл к окну, сделавшись эмблематическим профилем. – Иной человек с виду директор школы, а на проверку сумасшедший. Вы зачем нарисовали перо?

– Чтобы подчеркнуть, что это шляпа.

– Сам ты шляпа! Простите, может, и вправду перейдём на «ты»? Вот и славно. В общем, никакая не шляпа, ты на бок её повернул. Ясно показан живот беременной женщины. Вот каким ракурсом надо её ставить, – Валентин Сергеич возбуждённо подбежал к столу и постучал по картинке пальцем.