Дальше, в углу у окна, был письменный стол, а над ним – полка с учебниками и проигрывателем. Рядом с проигрывателем стояла старая пластмассовая лошадка с мягкой черной гривой – последняя игрушка, с которой Саша не смогла расстаться.

Это были просто вещи, они не подчинялись живой магии платков, а чтобы спасти Полину, необходимо было на ком-то тренироваться, и Саша выглянула во двор.

Скорая все еще стояла у первого подъезда красно-белой девятиэтажки, и Саша решила воспользоваться Скорой.

Круг по двору – это было простое задание, несложный рисунок. Саша закрыла глаза.

Чтобы было проще, она представила себе магазин. Многие ряды шкафов с узкими полками. На каждой полке – аккуратно сложенный расписанный платок. Перед шкафами – прилавок с рулонами белого шелка и готовыми отрезами. Большие ножницы, аршин и сантиметр.

Саша взяла кусок шелка, слегка намочила его и натянула на раму. Кисточка порхнула над тканью, коснулась ее, оставила широкий зеленый след. Краска чуть растеклась. Рядом лег еще один мазок. Саша начала с краев, наполнила углы желто-бурым цветом осенней листвы. Добавила красного кирпича, оранжевый мазок обозначил лавочку у подъезда. В центре расположился красный крест. Он получился бледным и смазанным, больше похожим на выцветший мак. Пусть Скорая сделает круг по двору. Асфальтовый серый лег между зеленью, лизнул красный кирпич, скользнул мимо желтого угла.

Саша выдохнула и открыла глаза. Это было быстро и просто: влажный шелк, несколько движений кистью.

А потом что-то капнуло. Саша почти физически ощутила, как собралась, набухла и оторвалась от гладкой поверхности шелка плотная, тугая, напитанная краской капля.

Шлеп.

Саша в испуге взглянула на платок. Сбоку от похожего на мак креста Скорой, там, где ткань немного провисала, скопилась вода. В нее стекла краска: немного желтой, чуть-чуть красной, и все это замешивалось на сером асфальте. Клякса получалась грязная, бурая и мокрая. Неряшливая. Вне картины.

Скорая за окном тронулась с места.

Сашино сердце дрогнуло: она не знала, что будет теперь.

А после аварии к ней пришло оглушающее чувство вины.

4.

С самого рождения Саша смотрела: неотрывно, пристально и ясно. У Риты перехватывало дыхание от страха, когда она натыкалась на этот взгляд.

Сначала Рита пыталась говорить об этом с близкими – никто ее не понял. Никто не видел за трогательными улыбками годовалого ребенка глубины и холода. Даже Виктор. Он много возился с дочерью вечерами и по выходным, не обращая внимания на ее тяжелый взгляд, и Рита страдала от двойственности, избавленная от необходимости быть рядом с пугающим существом и отстраненная от дочери, которую любила, как часть самой себя.

С Сашей было трудно. Труднее с каждым годом, и только в последнее время странные взгляды дочери перестали касаться Риты, словно отраженные защитным экраном.

Она крикнула в пустоту: "Саша, Полина у нас? – и тут же, не дождавшись ответа, сказала в трубку: – Да, у нас, Инна Юрьевна".

Было около трех часов дня, и девочки, наверное, только что пришли из школы. Рита не слышала. У нее в голове стоял туман, спина затекла, и немного побаливали руки. Уже пять часов подряд она сидела за компьютером.

Расписание курсов было составлено так, что Ритины выходные приходились на среду и воскресенье. И каждую среду, весь день от рассвета до поздней ночи она просиживала перед монитором. Точно так же, как и все вечера после работы.

В воскресенье Рита выделяла несколько часов, чтобы быстро справиться с домашними делами, а потом снова ныряла в сеть.

Началась эта одержимость с Траволты. Он приятно пах и носил пиджак из тонкой шерстяной ткани, которая красиво лежала на его широких плечах. Траволта брал Риту за руку, подносил к губам и, нежно целуя, говорил: