Эта мысль оставляла ей и лазейку, и надежду.

– Нет. Это было «нет». Он просто не может сказать, почему он против.

– А ты знаешь?

– Да. Знаю.

– И в чем причина?

Персефона замедлила шаг. Геката обернулась, поманила рукой.

– Не останавливайся, девочка. Здесь не лучшее место для этого. Только не задумывайся, почему так, просто поверь. Пока поверь.

– Почему «пока»?

– Потому что возможно, настанет час, и ты будешь знать. А пока – просто поверь, и не стой столбом, иначе мне придется принять меры.

– Потащишь волоком?

– Нет. Сверну ковриком, а потом забуду развернуть…

Персефона засмеялась и поспешила вслед протянутой руке.

– Ты не ответила мне, девочка.

Персефона растерялась. Конечно же, она не знала ответа, у неё его просто не было, как не было и времени его придумать. Нужно было срочно как-то «извернуться».

– Прости меня, великая Геката. Я помню твой вопрос, но не хочу говорить об этом. У каждого из нас – свои тайны.

Вот так, ударом топора. Это был, безусловно, риск. Черная Жрица принадлежала к тем, с кем шутить опасно, а дерзить – опасно вдвойне, даже для бессмертных. Но к вящему удивлению Персефоны, Геката только покивала в ответ, словно услышанное ею и так ответило на какие-то, незаданные вслух вопросы.

– Хорошо, девочка. Храни их. Я не буду больше спрашивать.

Перси внезапно почувствовала себя виноватой. Ей стало неловко, словно она обидела того, кто пытался ей помочь, как мог и умел. И ей казалось, что в этой истории всё как-то вытекает одно из другого – и её глупая влюбленность в собственного отца, и сватовство Гадеса, и похищение – всё так вовремя, всё так логично, всё так для всех… удобно, что ли. Неудобно ей – и неприятно, и стыдно, и обидно, но есть ведь и плюсы, да ещё какие! Эти тайны, странные совпадения, эти приглашения неведомого, и сад этот, и… а почему она спрашивает, что я отвечу Гадесу? Разве это не очевидно? Ведь если бы я хотела сказать «да», я бы так и сказала. И ему не пришлось бы меня уговаривать. И тогда мы не пошли бы в её сад, и в этот таинственный зал, и он не проговорился бы. Почему она так настаивает, что Зевс уже благословил этот союз? Хочет, чтобы я смирилась? Хочет, чтобы я осталась? Так же как и Гадес? Ну, с ним понятно, а у неё какой интерес? И только ли у неё? Эти приглашения, этот сад! Почему мы должны говорить только там? Да, правильно, я сама напросилась, но мне так хотелось туда вернуться, прям до дрожи в коленках. Вернуться? Вернуться куда? Туда, где даже не была? Нет, я, конечно, любопытна, но ведь не настолько же… что я, садов красивых не видела?! Вот глупости! И ещё… я хвалила сад, чтобы её разговорить, задобрить – и она пошла мне навстречу….так легко, с такой готовностью… Почему?

Перси откашлялась.

– А можно, тогда спрошу я? Как связаны твой сад и твой вопрос про Гадеса?

Оп. Крутой разворот всем телом. Ты попала в точку, маленькая Перси.

– А почему ты решила, что они связаны?

Сдай назад, Персефона. Скажи: «просто так». Нипочему.

– Я не знаю. Знаю, что это так – и всё.

– Знаю, но не знаю. И наоборот.

Геката засмеялась, подхватила девушку под руку и потащила за собой. Перси начала отбиваться. Геката посуровела и прикрикнула на неё.

– Ты опять еле передвигаешь ноги. Тогда иди молча.

И они шли дальше. Геката не отпускала руку Персефоны, крепко прижимая ее к своему боку. Персефона больше не сопротивлялась, что-то подсказывало – нельзя, это неспроста.

Строгость Черной Жрицы имела под собой веские основания. Тропа, ложившаяся сейчас им под ноги, была узкой, извилистой и проходила через опасный для Бессмертных участок. Душам смертных виделась только бескрайняя выжженная равнина, но взорам богов представала длинная цепь белобоких гор. Тропа здесь делала крутой поворот и долго тянулась потом вдоль гряды, подходя местами очень близко, а потом отворачивала прочь. За горной цепью лежали зеленые луга, а за ними высились Палаты Забвения, хозяином которых считался бог Сна – Гипнос, ласковый и кроткий нравом брат Танатоса, бога Смерти. С первого же шага вдоль гряды, Палаты Забвения начинали звать идущих по тропе – тихим, еле слышным шепотом. Он продолжался все время, пока дорога петляла вдоль гор, голоса звали то тише, то громче, то ласково, то угрожающе. В них крылась невероятная мощь. И чем меньше была личная сила Бессмертного, тем более властным становился этот зов, тем сложнее было ему противостоять. Поэтому боги и не любили спускаться в Аид. Единственное в нем место, которое могло бы обрадовать их слух и взор, было исполнено угрозы. Безопасным проход здесь был лишь для Гипноса, Танатоса и Гекаты, как для адептов Великих Тайн. Но даже им приходилось быть очень внимательными и соблюдать осторожность. Зевсу и Гадесу тоже не были страшны голоса Забвения, но оба предпочитали не рисковать. Инстинкт самосохранения в данном случае работал безупречно. Как верховные властители, они имели полное право на безопасный проход, но предпочитали здесь не появляться. Оба полагались на помощь Пропилеи, а Зевс и вовсе втихаря сложил с себя все свои обязанности в отношении царства Мертвых, передав и их, и знания, Гермесу – вместе с кадуцеем. Еще один верховный властитель, их брат Посейдон, даже не смотрел в эту сторону, ибо испытывал категорическое отвращение – как к строгому познанию, так и к самодисциплине. В нем главенствовало хаотическое эго невероятных размеров и столь же хаотический гнев, если вдруг что-то шло не так. С таким характером в Царстве Мертвых делать было совершенно нечего. Мало кто знал, что право прохода и почти полная неуязвимость были ещё у Афродиты, но и самолюбие, и статус не позволяли богине любви появляться там, где большинство обитателей уже давно ничего не чувствовало.