– Я возвращаю только тех, кто не воевал против нас. Сейчас, когда феодализма больше нет, аристократия безобидна. Но она необходима. Это сословие воспитано в понятиях чести, им не нужно объяснять, что такое величие, слава или милость к побежденным. Иначе нам останется узнавать про благородство разве из трагедий Корнеля или поэм Оссиана. Хотя вы правы, между нами нет сходства. Мои ворчуны, возможно, даже лучший пример для подражания. Они доблестны. А для чести французской нации нет ничего важнее чести французской пехоты.

Да, больше всего империя нужна его ворчунам – все-таки он солдатский император.

– А конституция? Что вы с ней сделали?

– Поменял на конституцию X – го года. Разве что-то случилось? Слышали, как теперь шутят в Париже: «Что дает конституция X – го года? Бонапарта.» Смешно. Кодекс Наполеона – вот что важно, форма правления не имеет значения. Что вам нужнее – либеральные принципы или демократия?

– Мне нужно то и другое. Десятилетнее консульство, теперь пожизненное. Пожалуй, еще не поздно стать Вашингтоном, но если все же станете Кромвелем, когда-нибудь жестоко за это поплатитесь.

– То и другое вместе пока невозможно. На нас все время нападают. Теперь понятно, что война с Англией продлится долго и втянет в себя много стран и народов. Кроме меня, вести ее некому. Я не боюсь войны, хотя не начну ее сам. Чтобы жить в мире и согласии с соседями, мы с ними должны быть похожи, значит, Гражданский кодекс должен завоевать, по крайней мере, Европу. Хотя думаю, что даже испанские колонии в Америке скоро последуют примеру Франции. Тут нужно военное счастье и твердая рука, а у меня еще и легкая – все, к чему прикасаюсь, удаётся.

– Единая Европа – утопия. Удача может в любой момент отвернуться, и тогда вы упадете в прикрытую цветами пропасть.

В действиях свободен как воздух, которым дышит. Он движет полки свои, бьется и побеждает по воле своей!

А. В. Суворов

Тот портной в Венеции верно подсказал про серый плащ к треуголке. Или двууголке? Черт знает, как называется эта дурацкая шляпа. Их все разнашивает Констан – может, он знает? У камердинера огромная голова.

Серый цвет хорош – броскость вульгарна. Ему нравится серый. Или темно-синий – цвет их шинелей. В темно-синем был при Маренго. Тогда появились чёлка и скучные волосы в скобку – вместо длинноволосого романтика времен Арколя и Яффо. Интересно, каким его запомнят? Как сейчас – в сером плаще с треуголкой и звездой Почетного легиона на мундире? Запомнят ли? Пожалуй, да. Для победителя при Лоди, Кастильоне, Пирамидах, Ульме должно найтись место в Истории. Он угадал свое предназначение и пожертвует ему всем – и счастьем и любовью. Всем, что для любого человека и есть единственный смысл жизни. Только не для него. Впервые понял это в Италии. Ту кампанию не превзойти, не повторить. Он был влюблен, свободен как ветер, служил Родине и себе самому. Из отчаянных оборванцев, кажется, одним рывком воли создал грозное войско, перемалывал с ним бесконечные пьемонтские, австрийские армии, а в голове царила Жозефина.

И все было впереди. Ах, как ему тогда везло! Судьбе никогда и нигде не устоять перед его волей, но с той кампанией ничто не сравнится. Всегда в меньшем числе, нападал и разбивал неприятеля наголову повсюду, где только мог найти. Там, при Кастильоне, родилась его стратегия, там он впервые заворожил солдат своим военным счастьем. Самая большая честь – быть первым в атаке, самое большое несчастье – разочарованный взгляд генерала. Когда честь превыше всего, сила натиска неодолима.

Нет ничего невозможного, слово «невозможно» нужно выбросить из французских словарей. Оно развращает. И нет ничего важнее дерзости замысла, конечно, если можешь этот замысел воплотить.