Стало совсем темно. Атаки выдохлись, конница умчалась рубить и гнать бегущих. Каре начали медленно отступать.

В пятом часу утра Наполеон с небольшой свитой остановился в придорожном трактире у Шарлеруа. Хоть пару часов поспать. Ему снился Ксавье, потом Антуан, Ренье, Мишель. Их было много, старых вояк, крещенных огнем. Таких же, как и он сам. Кто погиб под Маренго, кто под Аустерлицем, кто под Москвой, а кто сегодня – на Мон-Сен-Жан. Каждый что-то говорил, но губы почему-то шевелились беззвучно. Хотя и так знал, что они хотят сказать. Ни у кого и никогда не будет такой армии. И они не смогут без империи.

«Карета подана, сир!» Пора ехать в Париж, нужно успеть прежде известия о разгроме. Конечно, лучше бы остаться возле деревушки Мон-Сен-Жан, где погибли его гвардия и его слава. Но там можно было только умереть, а он вчера оказался не нужен смерти. Зато она забрала его победы – все было напрасно, теперь это трофей старой карги. Взамен щедро отсыпала мертвецов на проклятых холмах Угумона и Бель-Альянса, уложила их штабелями на ферме Ла-Э-Сент.

Ехали разбуженными улочками сонного Шарлеруа, забитыми повозками, колясками, дырявыми винными бочками, вспоротыми мешками с едой. Всюду толпы обезумевших от бега солдат, отталкивающих, калечащих друг друга под грохот вражеских барабанов и неистовый вопль: «Пруссаки!» Вчера были героями, сегодня – дезертиры. Пожалуй, не остановятся до самой французской границы. Захочешь – не забудешь. Его казна, карета, бумаги, вещи вплоть до старого мундира и подзорной трубы достались англичанам и пруссакам. Ну и черт с ними. Нужно спасать то, что еще можно спасти.

– вверх-вниз, вверх-вниз, вверх покачивается карета, и под убаюкивающий ритм он впадает в легкую дрему.

Он русский царь. Не гордый победитель, а жалкий Аустерлицкий беглец. Двадцативосьмилетний сердцеед, либерал и властелин необъятной самоедской империи.

Александр скакал, не разбирая дороги, просто чтобы оказаться как можно дальше от крови, вывернутых кишок, стонов умирающих, пушечных и ружейных залпов, жалобного ржанья раненых лошадей, воплей обезумевших людей. Он был один. Свита разбежалась – каждый пытается спастись в одиночку. И он тоже. Главное, чтобы не затоптали и не попасть в плен. На это мчанье у него еще хватало мужества. Только один вопрос бился в мозгу в такт скачке: «Зачем? Зачем он привел сюда свои армии? Ради чего сегодняшняя бойня? И как его провел этот лгун, плут и мерзавец Бонапарт! Больше никогда он не будет командовать даже взводом»[12].

Потом Александр сидел рядом, уже другой, любитель эффектных поз и великий лицедей, северный Тальмá, каким помнил его в Эрфурте и в Тильзите. Наконец, можно было спросить о том, что сам давно понял, но все равно хотелось услышать.

– Ваше величество, почему вы так стремитесь меня уничтожить? Ведь у меня было столько возможностей уничтожить каждого из вас, но я сохранил ваши троны и алтари. И ваши жизни. А сейчас я хочу просто мира, мы все устали от войны.

– Здесь все очень просто, – ответил Александр с обычной своей тонкой и любезной улыбкой. Ваше величество не понимает саму суть монархизма. Это закрытый клуб. В него нельзя вступить. Монархом можно только родиться. За вами нет священного права, поэтому вам нельзя позволить царствовать. Вас короновала революция, следовательно, вы нелегитимны.

– И вы боретесь со мной, потому что я – сын революции?

– Ну да. Мы никогда не признаем вашей империи. Но главное даже не это – главное страх. Мы столько натерпелись, пока думали, что вы непобедимы. Вы нас не уничтожили, когда могли, поэтому теперь все вместе мы уничтожим вас.