Служебные дела были забыты как нечто несущественное. Хотелось устроить возле дома засаду, дождаться Олега, влепить звонкую пощёчину и произнести нечто судьбоносно-непоправимое, типа: «Убирайся вон из моей жизни навсегда!» Какое, к чертям, родство крови?.. Вот хоть практикант Лёша Корнильев… Каким образом, в какой момент он, отец, упустил сына? Почему в другой семье вырос замечательный мальчишка, а у него?..

К счастью, знакомая шапочка Олега нигде в пределах видимости так и не мелькнула. Иначе Благой наломал бы такого, о чём, скорей всего, потом до гробовой доски бы жалел. Несколько раз сигналила недавно приобретённая трубка. Отвечать никакого настроения не было, и он её попросту выключил. Пусть что хотят, то и думают. Ну их всех к чёрту…

Священный вулкан Катомби готовился принять в жертву ещё одну жизнь…

Солдат в грузовике было шестеро плюс офицер в кабине. Солдаты выбросили пленника из кузова наземь, и он пополз вверх по тропе, что вела к жерлу малого кратера. Он полз на четвереньках, поскольку изувеченные ступни просто не выдержали бы соприкосновения с горячей каменистой землёй. Солдаты шли рядом, время от времени пиная его, чтобы полз побыстрей. Они беспечно смеялись между собой и даже не сняли автоматы с предохранителей: а зачем?.. Приговорённый был совершенно беспомощен…

…Тяжёлый шнурованный ботинок, занесённый для очередного пинка, прошёл мимо цели, чернокожий солдат потерял равновесие, а в следующий миг его сердце остановилось раз и навсегда…

…Шестой солдат от испуга разучился стрелять, настолько он не ожидал, что полумертвец всё же сумеет подняться. В последний оставшийся миг воин атси замахнулся прикладом… И умер, как умерли первые пятеро.

…Офицер остался последним. Один на один с человеком, которому жить-то не полагалось, не то что драться и убивать. Офицер пятился к дымившему кратеру, сражаясь с кобурой пистолета, никак не желавшей расстёгиваться, мясистое чёрное лицо покрылось серым налётом. Он всё же успел, потому что сил у его противника осталось очень немного: страшные вспышки вроде той, что подняла его на ноги, не могут продолжаться сколько-нибудь долго… Бахнул выстрел, и пуля ударила пленника, но тот уже перешёл грань, когда думают о собственной жизни и смерти. Ещё один шаг, ещё один разряд безумной боли в обнажённых ступнях, и он дотянулся до офицера, и офицер умер. Приговорённый рухнул с ним рядом. Придя через некоторое время в себя, он стащил с офицера форменную рубашку, его же карманным ножом распорол её надвое и замотал ноги, чтобы можно было хоть как-то ступать ими по земле.

Его продали свои и подавно не пощадили чужие, и он был по-прежнему гораздо ближе к смерти, чем к жизни, но он был свободен, и он мог, он мог попытаться…

Неделя, спустя которую Моня должен был вернуться и собственноручно вымыть и закупорить тёти-Фирины окна, тихо канула в прошлое. Снегирёв дождался солнечного оттепельного дня и предложил своей хозяйке заняться наконец окнами – пока действительно ещё продолжалась зима. Она отвела глаза:

– Мне Монечка обещал. Он скоро приедет…

– Приедет, будет ему приятный сюрприз, – бодро заверил её Алексей. Про себя он полагал, что в ином случае Монино обещание будет справлять ежегодные юбилеи, но вслух об этом, понятно, воздержался. – И рученьки музыкальные портить не придётся…

– Не издевайтесь, Алёша, – обиделась тётя Фира. – Он же действительно…

Ей неизвестно зачем вспомнилось, как вечером после Мониного отбытия позвонила Софочка. Позвонила – и устроила старинной подруге громкий разнос: «Ты соображаешь, что делаешь? Подогретым пирогом его на завтрак кормила!..»