Кстати, к слову о доносах – Кыся сие дело весьма обожал – люто, с психопатической страстью, подходя к написанию доносов с огоньком, полыхавшем в жаждущем справедливости сердце. Иной раз Кысю за чересчур зашкаливавшее служебное рвение поколачивали свои же соратники, однако Затюканский не падал духом и строчил доносы на обидчиков, тем самым просеивая ряды СВР.

Вот такая мразь и должна была сопровождать Шмелю до столицы.

– Ай-яй-яй! – покачал головой Кыся, увидев, в каком состоянии находится его будущий спутник. Затюканский засеменил к кровати и склонился над охающим Шмелей. – Что с вами, сударь? Вам больно?

Шмеля зло блеснул глазами:

– Нет, дебил, мне щёкотно и приятно! – Он думал, что червяк, стоящий сейчас над ним в серой хламиде со значком СВР, откровенно издевается.

– Ох-ох!.. Как же так? – продолжал причитать Кыся, и в его глазах Шмеля прочитал настоящую жалость к своей персоне и сопереживание. – Небось, сердце?

– Ой, нет, что вы! Просто кое-кто мне люлей отвесил! Это совсем не больно и не страшно, уверяю вас!

Кыся от таких слов едва не подавился воздухом.

– Как это ничего страшного?! Как же вы будете идти? А вдруг осложнения возникнут? А если у вас орган какой откажет? Или внутреннее кровоизлияние прямо в мозг? Или…

– Ша, доктор! – не вынес болезненных сопереживаний Кыси Шмеля. – Давай к делу. Ты мой напарник? Тогда представься по форме.

Кыся мгновенно вытянулся во весь горбатый рост, выпучил глаза и с фанатизмом и гордостью выпалил:

– Кыся Затюканский, младший рядовой агент Службы Внутренних Расследований номер семьдесят девять дробь одиннадцать, указанием министра СВР приставлен к бывшему заключённому эльфийской колонии строгого режима Шмеле Дырнявкину с целью препроводить данного завербованного Шмелю до Имперских покоев в столице Западловья Иллюминок. Всё!

– Видать, выпестовали вас там, в «Серости» вашей. Гады… – Шмеля привстал на кровати. – Давай, фраер, неси какую-нибудь одёжу – мою вдрызг порвали. А ведь на месте одежды мог быть и я!

– Будет исполнено! – брызжа слюной, заверил Кыся, ловко развернулся на месте и, чеканя шаг, вышел из комнатёнки.

Шмеля откинулся на подушку.

– Всё, блин, приплыли… – пробормотал он. – Мало мне побоев… кхе-кхе… незаслуженных… м-да… так ещё и идиотика приставили, который действительно писается – в восхищении – при одном упоминании СВР.

А Кыся, выйдя из покоев больного, быстренько достал из рукава маленькую записную книжку и на ходу нацарапал: «Обозвал сотрудников СВР гадами. Объект ШД».

***

Из-за полученных побоев Шмеле не довелось покинуть территорию колонии вприпрыжку, – так, как он это рисовал в воображении все месяцы долгого лежания на нарах. Выйти из ворот пришлось опираясь на Кысю и больно хромая на правую ножку, поскуливая и кряхтя. В последний раз (может быть) он оглянулся на тюрьму, ставшей ему по чьему-то недоразумению домом; непрошенная слезинка скатилась по щеке, но тут же засохла, когда Шмеля посмотрел вперёд. ЭКСР располагалась на небольшом плато, откуда открывался потрясающий все органы вид. Ощущения от того, что его ждёт неизведанное в этих привольных областях, захватили всё жалкое Шмелино существо. Та же ботва происходила, по-видимому, и с Затюканским, ибо он удосужился ляпнуть:

– Щас бы пикничок устроить! – И, шмыгнув носом, добавил плаксиво от нахлынувшей лирики: – Землю обнять, в речушке побултыхаться, с девками поваляться под кустиками!..

– Точно, – согласился Шмеля, заслушавшись его разиня рот, однако тут же одёрнул себя и, вернув голосу прежний гопический тон, рявкнул на раскатавшего губу «коллегу»: – Хорош языком чесать! Империя не может ждать, пока ты тут стонешь и ахаешь!