– Вон там, вдалеке, я заметил дымок от костров. На улусное поселение не похоже. Скорее всего, какой-то большой лагерь расположился.
Кузьма взял у него трубу и, присмотревшись, заметил в верстах десяти еле заметные признаки разведённых костров. Сомнений не оставалось, это были маньчжуры. Теперь ясно, что они всё ещё оставались на том же месте, о котором рассказывал Емзынак. Осталось только выяснить, сколько их там: была ли это большая группа, или маленький отряд. Фёдор достал прихваченные с собой листы бумаги и быстро срисовал окрестности, показав расположение маньчжур.
Разведчики выполнили поставленную перед ними задачу, пустились в обратный путь и к ночи добрались до лагеря. Едва заметный огонь от костра в лагере не дал им сбиться с пути – большой костёр Кузьма запретил разжигать, и они пробирались, ориентируясь на еле видимые отблески огня среди деревьев.
– Ну что, Емзынак ещё не вернулся? – первым делом спросил Кузьма.
– Ждём, – ответил Илья. – Как ты распорядился, так и сделали: поддерживаем небольшой огонь, чтобы в темноте нас не потеряли. Да вот, повечерять собрались, чайник поставили…
– Илья, – обратился к нему Тархан, – знаю, что травник ты хороший, вот и захватил тебе подарок с Сарлыка, – с этими словами он протянул ему отсвечивающие бронзой корешки.
Илья бережно взял один из корешков, размером с ладонь, повертел его в руках, внимательно рассматривая, пожевал, отломив маленький кусочек, после чего с улыбкой ответил:
– Ну, благодарю тебя, Тархан, это ж золотой корень. Я много слышал о его чудодейственной силе от тубаларов8, но вот в руках держу впервые. По цвету и по запаху догадался, что это именно он.
– Наш народ давно знает о его свойствах: охотники и чабаны всегда во время трудных переходов берут с собой сушёные корешки и заваривают их вместо чая. Сейчас нам тоже стоит воспользоваться их опытом, – добавил Тархан.
Илья бережно завернул в тряпицу корешки и положил в сумку, где хранились запасы чая.
Время уже было за полночь, Кузьма начал беспокоиться за возвращение Емзынака. Он уже пожалел, что не отправил ещё кого-нибудь вместе с ним. Казаки, напрягая слух, старались уловить какие-либо звуки, говорящие о приближении всадников, но только шум горной речки да отдалённое завывание волков нарушали ночное безмолвие.
– Емзынак опытный охотник, всю жизнь в седле провёл, наверное, есть причины, по которым он задерживается, – обнадёжил казаков Тархан.
– Хорошо, раз ты так уверен в Емзынаке, будем надеяться, что если он не нарвался на маньчжур, то скоро должен вернуться, – убедительно произнёс Кузьма. – А сейчас, мужики, спать. Завтра трудный день предстоит. Я пока подожду у костра, пусть после кто-нибудь меня сменит.
Ночь выдалась холодной, и казаки, завернувшись в одеяла, улеглись на постели, подготовленные из мягких веточек лиственницы. Кузьма присел у костра, подбросил сухих веток и, глядя на вспыхнувший ярким пламенем потрескивающий хворост, задумался над дальнейшим планом похода.
Языки пламени выхватывали из ночи тёмные силуэты раскидистых кедров, причудливые очертания растущих неподалёку кустов жимолости, мирно спящих товарищей – всё это в сочетании с тишиной ночи располагало к анализу того, что сделано, и что ещё нужно было сделать. Ясные, лёгкие мысли выстраивали дальнейший план действий.
Едва слышимое ржание лошади прервало его раздумье. Кузьма поднялся и, отойдя немного в сторону, стал прислушиваться в направлении услышанного звука. Ржание повторилось более отчётливо, и спустя некоторое время он заметил едва различимые в ночи силуэты двух всадников. Он облегчённо вздохнул, сомнений не оставалось: подъезжает Емзынак с товарищем. Разбудив Тархана, они вчетвером обговорили план завтрашних действий и, расположившись вблизи костра, улеглись спать.