Он почти неотрывно смотрел на шатёр, где то смолкали, то снова подавали голос кугиклы. Он даже не чувствовал ни холода, ни сонливости, словно братейко-огонь в самом деле грел его, незримо дотягиваясь из поварни. Может, так оно вправду и было. Светел уже трижды менял лёжку: снег таял. Ему было не до того, чтобы думать об этом. Он, наверное, сумел бы обмануть дозорных, даже в шатёр влезть. Но вот потом… «Вернись», – попросил атя. «Мне без тебя только голову останется сложить», – гласило несказанное. Поэтому Светел просто лежал, хоронясь в заснеженных ёлочках, и смотрел.

Перед рассветом лагерь зашевелился. В шатёр вошли котляры, послышался плач. Похоже, иные из младших только пригрелись, сбившись рядком.

Светел вдруг как-то очень по-взрослому понял, что никогда больше не сможет равнодушно слушать ни такой плач, ни песню кугиклов.

Шатёр стали сворачивать. Отвязали растяжки, свернули полотнища, вместе со срединным шестом унесли в сани. В плотных сумерках на снегу возились, затягивали путца снегоступов десятка два человечков.

Светел приподнялся на локтях.

Где же Сквара?

Человечки сдвинулись с места, побрели вслед саням, один за другим растворяясь в струях позёмки.

Тогда Светел различил брата.

Долговязый мальчишка шёл, наклонившись вперёд. Нёс на закорках кого-то меньше и слабее себя, кругом теснилась мелюзга. Скварко…

Светел сам позже понять не мог, как это он сумел удержаться, не выскочил из сугроба, не бросился к брату. Но – сумел. Поезд котляров скрылся в метели, а Светел с Арелой выползли из ёлок и пошли обратно в Житую Росточь.

– Он сбежит, – сказал Светел. – Вот отойдут подальше, чтобы не погнались, и сбежит.

Арела вздохнула:

– Не сбежит.

– А вот сбежит! – вспыхнул Светел. – Сквару не знаешь!

Арела снова вздохнула:

– А ты котляров не знаешь. Они всё равно погонятся. И поймают. Они всегда ловят отступников. И предают страшной казни, чтобы другим было неповадно. Рассказать, что с ними делают?

Светел гордо отмолвил:

– Сквара не побоится!

Дочка скомороха посмотрела на него, точно старая бабка, близко видевшая такое, о чём он и понятия не имел.

– За себя, может, не побоится, – сказала она. – А вот за тебя, за батюшку вашего, за мамку…

От её слов веяло ледяной жутью и какой-то окончательной правдой. Светела точно ударило. «Дядька Деждик… тётя Дузья… и Ознобишу кто-то увёл… А вдруг тоже они? Если Ивень что-нибудь натворил?..»

Воображение мигом нарисовало ему атю и маму распластанными в кровавом снегу. До всего тела немедленно добрался мороз.

Всё же он упрямо пробормотал:

– Пустит их кто на Коновой Вен…

Арела ответила с невесёлой насмешкой:

– Будут они дозволения спрашивать. Ты увидишь гостя на торгу, а на самом деле он за твоей головой пришёл. Ты даже и понять не успеешь.

Больше всего Светелу хотелось проснуться в знакомом лесу, между отцом и братом, и чтобы Зыкин мохнатый бок придавил ноги. Он с силой зажмурился, потом открыл глаза. Ничего не изменилось. Северный ветер по-прежнему втыкал ледяные иглы в лицо. Позади шла Арела.

Светел всё не мог смириться:

– Я сам их всех в землю закопаю, что не найдут. Вот велик поднимусь…

– Их унять царю только под силу, – сказала Арела. – А праведных царей теперь нет. Одни царевичи, да и те младшие. – Помолчала и вдруг добавила: – Вы двое мне стали как братики… Давай ты мне на вечный век братиком будешь, а я тебе – сестрицей?

– Давай, – кивнул Светел.

Арела потянула его за руку, обняла. Он наступил лапкой на лапку и тоже чмокнул её, попав губами в ухо и забитые снегом рыжие кудри. На сердце почему-то сделалось легче.

– Я тропить буду? – попросилась Арела.