– Алё! Кукушкин у телефона.

– Осип Захарович, извините за беспокойство! Я – племянница Вашей соседки с первого этажа. Не могли бы Вы передать ей, что я сегодня осталась ночевать у подружки! Завтра я ей всё объясню! Передайте, пожалуйста, чтобы она не беспокоилась! Очень прошу!

– А раньше ты, девочка, не могла позвонить? Чёрт знает что такое! Приличные люди не звонят по ночам!

– Извините, пожалуйста, так вышло! Я думала, что успею до ночи вернуться.

– Чёрт знает что такое! Теперь до утра не усну! Схожу сейчас! Назови ещё раз её имя – отчество и номер квартиры!

Мара назвала.

– Запомнил, – сказал он и положил трубку.

Мара тоже повесила трубку.

– Ой, как стыдно! – сказала она. – Надо было раньше позвонить. Рассердился сосед.

– Ну, ничего страшного. Ты что, каждый день названиваешь? Был бы у тёти Капы телефон, позвонили бы сразу ей.

– Да он, наверное, уже устал от звонков. Представь: ты обедаешь или спишь, а тебе то и дело звонят. И нет тебе никакой возможности нормально поесть и поспать. Я удивляюсь, как это он ещё спокойно отвечал. Другой на его месте послал бы меня подальше и бросил трубку.

– Значит, воспитанный человек. Или телефон у него не так давно. Не успел научиться посылать …

За смехом и разговорами они шли, не замечая кочек, мусора и прочих преград, напрямки к подъезду своего дома, и, к своему удивлению, ни разу не споткнулись.

Уже в комнате вспомнили, что с утра ничего не ели. Спохватились – чайник и остальную утварь отдали соседу. Им вдруг так сильно захотелось чего-нибудь поесть, что они заново стали осматривать буфет в поисках съестного. И, ура! – нашли несколько завалявшихся сухариков. Лёлька на кухне набрала в чей-то кувшин воды, и они, наконец, утолили голодные желудки.

Сон их был недолгим. Чуть свет их разбудил сосед. Он сначала осторожно постучал в дверь, но, не услышав никакого движения, громыхнул в дверь ногой. Девочки, перепуганные, соскочили и торопливо стали одеваться.

– Проснулись? – тихо спросил из-за двери Санька.

– Да! – одновременно ответили они.

Санька, успокоенный, шаркая, поплёлся к себе.

Девчата ещё раз осмотрели вещи, прикидывая, что ещё можно оставить у Саньки хотя бы на время. Решили попросить его подержать у себя часть книг, так как ноша оказалась тяжеловатой.

Сосед согласился, но предупредил, чтобы они забрали «макулатуру» не позднее воскресенья, иначе он найдёт ей применение.

– Сань! Какая же это макулатура? Таких книжек ты больше нигде не найдёшь! Не вздумай продавать их! Лучше сам почитай!

– Ладно – ладно, не продам! Но я вас предупредил.

Девочки уехали к тёте с тяжёлым багажом в руках и неспокойным сердцем.

– Жалко будет, если Санька оприходует книжки, – сказала Мара.

– Надо завтра же, ну в крайнем, послезавтра, вернуться за ними, – поддержала Лёлька. – Надеяться на Саньку – всё равно, что на дождичек в ясный день.

Тётя Капа встретила девочек горячими пышными оладьями. С аппетитом уплетая их, они наперебой рассказывали ей о своём путешествии.

Тёте Капе было немногим более сорока лет. Пышные формы придавали ей солидности, но душой она была девочкам ровесницей, и общалась с ними на равных, лишь иногда проявляя большую осведомлённость в житейских делах. Через своих клиентов и клиенток она была в курсе почти всех событий города, знала многих людей. Слушая рассказ девочек, она вдруг разволновалась и, наконец, спросила:

– Сколько хозяев проживает в квартире?

– Квартира на трёх хозяев. В третьей комнате живёт старушка «божий одуванчик». Так зовёт её Санька. Когда-то вся квартира целиком, принадлежала ей. После революции её «уплотнили», оставив той только одну комнату. И теперь она редко выходит из неё. Вроде как боится, что и эту комнату отберут. На улицу выходит только за продуктами. Представьте себе, тётя Капа: вся из себя такая важная, хоть и маленького роста, худенькая, щупленькая, накрашенная – напомаженная, в фетровой шляпке с вуалью на пол-лица, как будто она идёт на свидание или в театр.