Царь, нахмурившись, промолчал. И все-таки, когда один из волонтеров, неосторожно повернувшись, смахнул на пол дорогой фужер из сервиза курфюрста, Петр зло процедил сквозь зубы:
– Если бы ты сделал это в Москве, я бы тебя угостил кнутом, но так как мы находимся в стране, где с людьми обращаются более мягко, то да простится тебе.
Гулянье закончилось далеко за полночь. Петр остался очень доволен фейерверком, о чем несколько раз говорил курфюрсту, да и потом неоднократно вспоминал в своей поездке по европейским странам и даже в Москве.
Оставшиеся дни прошли в увеселениях и «потехах». Для гостей демонстрировалась звериная травля, совершались совместные поездки в загородную резиденцию Фридрихсхоф и морскую крепость Пиллау[37], была проведена охота на лосей.
«Между тем развлечения продолжались. 25 мая курфюрст пригласил послов в свой зверинец, “смотреть звериной потехи, которая была на потешном дворе, близ курфюрстова двора и сада”… “…в тот двор сделаны трое ворот, да из стены три окна. Из тех окон выпущены во двор три медведя, а на дворе стояли юнец дивий да бык; и те медведи сразясь дрались, и юнец гораздо медведей бил и рогами метал, которые видя свою немочь, бегали от него, как могли…”»
Руины кёнигсбергского замка. 1967 год
Наконец, уже после прощальной аудиенции у курфюрста, на которой также присутствовал «знатный волонтер Петр Михайлов», на посольской яхте, стоящей на Прегеле, переговоры увенчались подписанием договора о дружбе и торговле. Бранденбургский курфюрст и русский царь сошлись на том, что статью о союзе в письменный текст договора они включать не будут, чтобы не вызвать неудовольствия со стороны Швеции, которой договор мог сделаться известным, а ограничатся словесным взаимным обещанием помогать друг другу «против всех неприятелей общих и паче прочих шведов».
Порукой крепости договора, по словам курфюрста, должна была служить совесть обоих государей. Потому что, «кроме Бога, нет на свете судии, который мог бы судить государей», в случае нарушения договоров. Петр и Фридрих подали друг другу руки, поцеловались и скрепили соглашение клятвой.
«…Его курфюршеская Светлость уверяет при этом и то, что так как он проникнут необыкновенным личным уважением и почтением после неоцененного знакомства в Кёнигсберге, то он будет всеми мерами и всеми мыслимыми способами стараться поддерживать уже с незапамятных времен заключенные, никогда не нарушаемые и недавно подтвержденные доверие, дружбу и дорогое соседство между светлейшими предками Его Царского Величества и светлейшим курфюршеским домом Бранденбургским…»
Цену курфюршеской клятвы Петр понял значительно позже. Искренне веря в прочность «великой и тайной персональной дружбы» с Фридрихом, помня пышность и торжественность приема, оказанного ему в Кёнигсберге, Петр I рассчитывал на поддержку бранденбургского курфюрста в разыгравшейся вскоре Северной войне. Тщетно Петр взывал к данной друг другу клятве. Курфюрст, ставший к тому времени прусским королем, отделывался пустыми обещаниями и не оказал никакой помощи своему «великому соседу».
Как отмечалось в одной из хроник, «русский монарх должен был напрягать все силы своего гения, чтобы не дать погибнуть своему государству под стремительным натиском “последнего викинга”». И в этой борьбе Петр оказался один на один с вышколенной армией Карла XII и армадой шведского флота. Называвший себя «братом» и «другом» Петра прусский король с легкостью предал данную им клятву. Предательство Фридриха надолго осталось в памяти Петра I, и теперь уже пышные и поражающие воображение приемы не вводили его в заблуждение. Цену им он понял: за изяществом слов и изысканностью торжеств было скрыто стремление увести от главного, хитроумной игрой создать видимость честной и правдивой дипломатии.