– Истинно так! – весело вскричал барон.

Ужасный вопль сжигаемого тряпичника веселил барона.

Уперев руки в бока, барон Теодульф застыл в седле, его выпуклые глаза выпучились. На кожаном камзоле в свете огня отчетливо виднелся искусно выдавленный мастером ключ – герб рода Торкватов. Всего лишь ключ. Просто ключ. И никакого девиза. Знающий поймёт.

– Сын погибели! Слуга Сатанаила!

Катар смолк, потом опять пронзительно завизжал.

Смолк и вновь пронзительно завизжал провалившийся в яму поросенок.

Их визг слился в один – страшный, заставив толпу простолюдинов вздохнуть.

Маленького Ганелона, стоявшего рядом с Гийомом-мельником, обдало странным холодом. Когда огонь резко возвысился, тряпичник на столбе уронил голову на грудь и смолк. «Монжуа!» – барон Теодульф с места сорвал лошадь и поскакал к замку, увлекая за собой гостей и дружинников.

Странные серые мухи поплыли перед глазами Ганелона.

Он вскрикнул. Болезненная судорога исказила мальчишеское лицо.

Он упал и совсем ничего не помнил, пока его не подтащили к колодцу и облили холодной водой. Даже сейчас при воспоминании о том дне и о сожженном катаре Ганелона передергивало.

Синева неба, поднял он голову.

Чудесный торжественный небесный жар.

Свет небесный, матерь Долороса скорбящая!

Незаметно преследуя Амансульту, Ганелон увидел: она остановилась.

Она поднялась высоко. Она стояла на берегу верхнего пруда. Долгая цепочка других таких же прудов, недавно восстановленных по ее приказу, тускло отсвечивала внизу.

Ганелон, прячась, следил за действиями Амансульты.

Большой деревянный ворот, поставленный на земляной плотине, мог поднимать и опускать запрудный щит, совсем такой, какие бывают на мельницах. Только здесь не было колеса и чувствовалось, как тяжело дышит Амансульта.

Но она повернула ворот. Раз. И еще раз. И еще. Пока тяжелый щит не перекрыл собою широкий сток.

Зачем она это делает? – удивился Ганелон.

Может, она, как все ведьмы, любит купаться нагишом?

Он вдруг ужаснулся: ему захотелось увидеть отметку дьявола под левой грудью Амансульты. Его даже пробило потом. Он затаился. Истинная дочь варвара. Гудели шмели. Он хотел, но боялся смотреть в сторону ведьмы. Если она разденется и прыгнет в воду, он все равно не будет смотреть в ее сторону.

Перивлепт. Восхитительная.

Но если что-то кажется восхитительным, смиренно напомнил себе Ганелон, это вовсе не вытекает из истинной природы видимого. Скорее всего, это ложная восхитительность, она лишь следствие слабости наших глаз, взирающих на обманчивый предмет восхищения.

Так говорит брат Одо.

Святая римская церковь, добрая мать всех страждущих, каждому указывает путь спасения. Люди приходят и уходят, а Святая римская церковь остается. Она вечна. Так назначено Господом. При всей строгости Святая римская церковь полна неизбывной милости. Даже барон Теодульф прощен. Он ходил войной на соседей, жестоко расправлялся с незваными гостями, он силой отбирал у монастырей вино и священные сосуды, самое невинное и богоугодное посещение церкви при бароне Теодульфе стало в его деревнях опасным, но все его проступки прощены. Четыре года назад барон Теодульф был одним из самых первых благородных рыцарей, которые явились к дубу подле Жизера, чтобы увидеть великий поцелуй мира, которым обменялись английский и французский короли. Четыре года назад он был одним из самых первых благородных рыцарей, которые приняли священный обет креста, и ушел со святыми паломниками освобождать гроб Господень.

Само намерение вступить на стезю господню – свято.

Великий понтифик, святой апостолик, папа римский, властью, которую Бог даровал ему, пусть и недостойному, вязать и решать, отпустил грехи всем святым паломникам. Вечного спасения удостоен каждый, кто с мечом в руках последовал в Святые земли, и многие из тех, кто, не ворча и ничего не скрывая, поставлял для похода надлежащих воинов и надлежащие припасы.