Откуда берется эта уверенность в несуществующих деталях? Еще в детстве мы начинаем хвататься за предложенные схемы, не желая от них отступать. Все помнят, как в детстве рисовали солнце в виде четверти круга в уголке листа, начиная с этого каждый свой рисунок. Многие из таких приемов с возрастом перестают казаться привлекательными, но некоторые остаются на долгие годы.

Часто неправильное высказывание авторитетного человека надолго запоминается. Указав на ничем не примечательный набросок, учитель говорит: «Вот этот художник умел рисовать людей!» – а в результате ученики десятки лет думают, что именно эта картинка – образец для подражания.

Иногда иллюстратор заимствует где-то понравившуюся линию и легкой рукой соединяет ее с немного иным ракурсом или позой, не проверив, останется ли она такой в новых условиях. Если результат сразу не вызвал сомнений у автора или публики, он включается в репертуар художника и повторяется в многочисленных его работах.


Я построила эту женщину, не глядя на натуру, и она показалась мне вполне правильной. Однако все знакомые мужчины хором говорили: «С ее попой что-то не то» и «Линия не может быть такой». Я долго не могла понять, к чему они придираются, но они настаивали на своем, добавляя, что чаще, чем я, рассматривают женщин с такого ракурса, и с моей картинкой однозначно что-то не так


После долгих обсуждений вопроса с рассматриванием меня и моих сестер перед зеркалом я поняла, какую линию они имеют в виду, и нехотя исправила ее. Только позже, сделав целую серию фотографий самой себя в этом ракурсе, убедилась, что линии в этом месте действительно не получается ни при каких условиях


Выясняя, откуда берется слепое следование неправильному образцу, я обнаруживала много интересных историй, корни которых часто кроются в детстве иллюстраторов.

Одна из историй – моя собственная.

Среди знакомых моих родителей была женщина, с удовольствием позировавшая многочисленным друзьям-художникам. Я с детства была окружена ее портретами. Все считали ее интересной и привлекательной, она всегда была хорошо одета, и у меня никогда не возникало сомнений в ее красоте, ведь она годами служила музой художникам, обладавшим в моих глазах большим авторитетом. Позже я часто рисовала девушек, похожих на эту модель, с легкостью изображая по памяти знакомый овал лица. Комментарии зрителей меня удивляли, все они говорили примерно одно и то же: «некрасивое лицо», «какая-то странная щека», «с ней что-то не то», «чего-то не хватает», «скула неестественная». Я всматривалась в собственные картинки и не понимала, чего от меня хотят, ведь я изображала лицо таким, каким оно мне запомнилось, и женщину эту в моем детстве все считали красавицей! Я перестала рисовать это лицо, желая избежать негативных отзывов. Только позже, изучая лица разных людей, поняла, что в лице этой женщины действительно содержался какой-то изъян.

Спустя пятнадцать лет мы заговорили о ней с родителями, и тут всплыла старая и очень странная история. Лишившись в молодости большей части зубов, прекрасная дама настолько не подружилась с советскими дантистами, что не нашла в себе сил обзавестись протезами и приспособилась жить практически без зубов. Как ей удавалось при этом потрясающе выглядеть, «не вылезать из гостей» и вдохновлять всех знакомых художников на подвиги, остается за кадром – я тогда была слишком мала, чтобы разгадать эту загадку. Но факт остается фактом: я записала в свои идеалы красоты беззубую женщину и годами рисовала лицо с ввалившимися щеками, не понимая, что в нем такого ужасного. На вопрос, почему ни один из художников не счел этот беззубый рот ужасным, мама возразила, что, вероятно, в этом уродстве они видели некоторую пикантность.