Михаил закурил новую сигарету и поскреб в затылке. А который это час? Ого, час уже и поздний. Позвонить, что ли. Не буду. Телефон наверняка выключен, только расстройство одно будет. Собрать ее вещи? Так у тебя и чемоданов столько нет. Ну да так – чисто символически. Акт доброй воли. Желаю счастья и все такое. А я, как блаародный чилавек… устраняюсь… уеду на Кавказ… пусть меня там абреки убьют. Что?! Ну уж нет, хрена вам лысого, я им так не дамся! Не на того напали! Ты, бл*дь, Майкл с Ямайки или фуцик мухосранский?!

Ухо его уловило скрежет ключа, он вскинулся и бросился в холл. И вещи не успел сложить! Весь эффект пропадет. Дверь отворилась, вошла Белка, остановилась и просканировала взглядом его лицо и пылающие уши.

– Привет, Миша. Так устала я.

– Ну я думаю.

Девушка подошла к нему и обняла за шею. Точно, как его. Но какая актриса пропадает!

– Ты, деточка, «Dolce & Gabbana» пахнешь.

– Да нет, я «J'adore» попшикалась с утра.

– Так то с утра. А это «Dolce & Gabbana Pour Homme». Переводить надо?

– Миша. Ну налипло где-то в кафе. Я вон и сигаретами пахну. Понюхай.

– А как там Вольдемар Арнольдыч поживает?

Девушка вздрогнула и вскинула на него глаза вспугнутой лани.

– Миша. Я только тебя люблю. Честно. А откуда ты…

– Любишь, говоришь? Может, посидим-поговорим? Или ты есть хочешь.

– Да ела я что-то там. Давай поговорим.

Они зашли в гостиную и уселись друг напротив друга.

– Так как он? Не сильно на экзамене мучил?

– Не сильно. Но я все равно волновалась.

– А может, ты не от того волновалась?

– А от чего?

– Может, от радости?

Белка опустила голову и минуты три разглядывала ковер.

– Миша. Ну я не знаю. Муторно было.

– Ты же психологию сдавала.

– Ну сдавала. Сапожник без сапог. Ты же знаешь…

– Ну… я еще не совсем знаю. Но чувствую. Ты мне не поможешь?

– Я сделаю все, что ты скажешь.

– Так и скажи. Правду. Мы же всегда говорим друг другу правду.

– Ну какую правду ты хочешь услышать?

– Тянет тебя к нему? Или уже затянуло без возврата? Лечить тебя надо или помочь собраться?

– Мишунчик, ну что ты такое говоришь! Ты мой самый родной человек!

– Ты не ответила, дарагая.

Белка подняла на него глаза, в которых явно читалось неимоверное мучение и страшная борьба, даже страдание.

– Я не могу тебе врать.

– Так и не ври.

– Тянет.

– И давно это у вас?

– У нас ничего нет! Клянусь тебе!

– Но что-то же есть. Притяжение.

– Нууу… есть.

– И у него?

– Ну я не знаю. Мы не говорили об этом.

– Ага. Прекрасный период. Еще ничего не сказано, но все уже всем ясно. По глазам видно. Осталось только взяться за руки и… в цветущем саду… босиком по росе…

– Мишунчик, ну я тебя прошу. Мне плохо.

– А на видео так кажется, что тебе хорошо.

– Мне бывает хорошо с ним.

– Ну вот и все. Спасибо, что сказала. Хоть избавила меня от вранья.

– Да это не то, что ты думаешь!!!

– А что я думаю?

– Да ты уже себе там надумал целую кучу всего! Что, я тебя не знаю?

– А что я в бога душу мать должен думать?!!! Ты сама-то себя слушаешь?!

– Ну не кричи на меня, пожалуйста. Ну пожалей меня.

– Пожалеть?! Ты заболела? Чаю с медом сделать? Да ты влюбилась самым банальным образом, а я тебя должен еще и пожалеть?!

– Ну я не влюбилась, правда.

– А что тогда? Если тебе хорошо с ним. И тянет.

– Он… он мне чем-то отца напоминает.

– О, приехали. Давно я его, кстати, не видел. Он приходит?

– Нет. И я его давно не видела.

– А давно он ушел?

– Да больше десяти лет уже.

– А ты его любила?

– А я его и сейчас люблю. Хотя у него уже другая семья. И дочка другая.

– Вот те раз. Ты мне никогда этого не говорила.

– А ты не спрашивал.

– А он тебя любил?

– Мне кажется, да. Я часто вспоминаю… Он меня так… на коленях качал… по голове гладил… песенку какую-то напевал…